верно?
— Вы что-то не то говорите! — возразил Крымов. — По-вашему, выходит, что лучше ничего не делать и не идти на технический риск, так как в случае неудачи можно потерять прежнюю славу.
— Нет, нет! — заволновался Цесарский. — Вы не совсем правильно меня поняли… Конечно, работать нужно, но делать это следует так, чтобы новая работа получилась лучше старой. Разве в этом есть что-либо плохое? Кстати… небрежно добавил он, разворачивая номер заграничного журнала. — Посмотрите перевод моей статьи об измерителе напряженности поля ультразвуковых волн… Перепечатали то, что было опубликовано мною еще в прошлом году в нашем журнале.
— Насколько я понимаю, речь идет о приборе, которого вам сейчас не хватает для успешной работы над подземным радиолокатором? — спросил Крымов, разглядывая чертежи.
— Совершенно верно. Такой прибор я построил… Он работал, но, как я уже говорил вам, совершенно неудовлетворительно! Он где-то валяется у нас в лаборатории. И зачем они перепечатали мою статью, не приложу ума… Ведь за границей уже выпущен подобный прибор. По-видимому, он работает по другому принципу! Помните, Костя, я показывал вам рекламное сообщение? Вы еще ходили в отдел снабжения с моим поручением насчет выписки этого прибора. И вот до сих пор его нет!..
— Модест Никандрович! А почему вы не довели разработку своего прибора до конца?
— Да знаете, прибор-то, в сущности, мелочь! Больших проблем он не решает.
— Но за границей, как видите, с этим не посчитались и прибор, подобный вашему, сделали! Теперь вы выписываете его из-за границы. Немного странно…
Крымов не мог заметить, как по лицу Цесарского, плохо освещенному настольной лампой, пробежала легкая дрожь.
— Что?.. — прошептал он.
— Ну, вы сами подумайте, — продолжал Крымов. — Работа еще не закончена, а вы торопитесь с ее публикацией. Для чего это? Мне кажется, время, потраченное на статью, лучше было бы употребить на доработку прибора…
Цесарский поднялся с кресла.
— Я, пожалуй, пойду… — тихо сказал он. — Вы, Олег Николаевич, нездоровы, и вам нельзя волноваться. А мы тут начинаем спорить… Это нехорошо. Уверяю, я нисколько на вас не обиделся! И не думайте об этом! Лежите, отдыхайте, поправляйтесь как можно скорее, а позже мы, если только у вас появится желание, вернемся к этому разговору… Так я пойду. Всего наилучшего!
— До свиданья, Модест Никандрович. Не сердитесь на меня… — проговорил Крымов, закрывая глаза.
Цесарский осторожно, почти на цыпочках, вышел из комнаты.
— Обиделся… — прошептал Крымов.
— Ну и пусть себе! — ответил Костя.
— Нет, Костя, так рассуждать нельзя, — продолжал Крымов, приподнявшись на подушке. — Обидеть и рассердить человека проще всего. А вот доказать ему, что он не прав, что ошибается, — это дело более сложное. Я ведь не собираюсь его защищать.
— Не надо, Олег Николаевич, думать о нем. Вам действительно вредно волноваться… — забеспокоился Уточкин.
— Нет, Костя… Тут не волноваться нельзя. Цесарский глубоко ошибается.
Крымов в изнеможении опустил голову на подушку. Его лицо горело: видимо, поднялась температура.
В дверь постучали.
На пороге появились Батя и Ермолов.
— Эге-ге! — воскликнул Батя, приближаясь к постели больного. — А говорили — пустяк… На человеке лица нет!
Крымов открыл глаза.
— Лежите, лежите… — забеспокоился Батя. — Мы на одну минутку… Хотели порадовать вас новостью, да, видно, придется отложить… Давно был врач? обретался он к Косте.
— Часа три назад.
— Ко мне приходил Цесарский… — заговорил Крымов. — Помочь бы ему надо, Иван Михайлович! Не ладится у него с работой… и вообще заблудился он как-то…
— Знаю, знаю… Все знаю! Конечно, поможем. Он что — жаловался?
— Да нет… Не особенно.
— Все беспокоится, что до сих пор нет прибора, который он выписал, вставил Костя.
— Так вы лежите, Олег Николаевич, и ни о чем не думайте. Выздоравливайте, набирайтесь сил… — проговорил Батя. — А вас, товарищ Уточкин, прошу ко мне зайти завтра. Посоветуемся, как лучше помочь Цесарскому…
— И комсомольцев из лаборатории надо будет пригласить, — добавил Ермолов.
