В дверях появился комсомолец, техник-монтажер.
— Подземную лодку хотите испытать? — весело спросил Константин Григорьевич.
— А вы откуда знаете? — удивился тот.
— По вас видно. Спасибо, товарищ. К сожалению, вашу просьбу удовлетворить не могу. Другие вопросы есть?
— Нет… — смущенно пробормотал техник.
Директор порывисто поднялся из-за стола и вышел в приемную.
— Все тут насчет испытания лодки? Признавайтесь, товарищи! — проговорил он.
Несколько человек, сидевших на диване, при его появлении быстро поднялись со своих мест. Однако никто ничего не ответил.
— Все ясно, — продолжал Гремякин. — Молчание — знак согласия. Ничем не могу помочь, дорогие товарищи. От всего сердца благодарю, но советую идти домой. Время позднее…
Наконец директор и Батя остались в кабинете одни.
— Давай-ка обсудим это дело как следует, — сказал Гремякин садясь напротив Бати. — Ты вот готов был обвинить меня в том, что я легкомысленно отношусь к предстоящему испытанию подземной машины. Нет, не легкомысленно. Прежде всего должен тебе сообщить, что с Трубниным я полностью согласен: Крымов человек увлекающийся, ему захочется, чтобы его машина сразу совершила под землей какое-нибудь чудо… может не рассчитать своих сил.
— И что же ты думаешь?
— Думаю поступить следующим образом… Кстати, что это мы сели так далеко друг от друга? Я придвинусь к тебе поближе. Ты знаешь, у меня такое ощущение… ну, как бы тебе объяснить? Соскучился я по тебе, одним словом.
— Да мы же по десять раз в день видимся? — удивился Батя.
— Это верно! Да все дела, дела… А поговорить по душам, по-дружески, времени не хватает…
— Ой, Костя! С чего бы это ты нежные слова произносить стал? Ну, говори, говори уж. Не тяни…
— Да ты рассуди! Какой еще может быть выход!? По-моему, ничего другого и не придумаешь… Я сам поведу лодку.
Рано утром инженер Цесарский встретил Панферыча недалеко от парадного своего дома.
— Товарищ Панферыч! Вы вчера ночью дежурили у входа на испытательную площадку?
— Я, — ответил старик, останавливаясь.
— Что там за шум был?
— А испытание подземной лодки проводили! — гордо заявил Панферыч.
— То есть… как испытание? Ведь оно назначено на сегодня! Вы что-то путаете…
— Ничего не путаю. Назначено было на сегодня в четырнадцать тридцать, а проводилось с двадцати четырех ноль-ноль по четыре пятнадцать, иначе говоря ночью.
— Почему? — явно расстроенный, продолжал Модест Никандрович. — Как же это так…
— А все дело в том, — начал Панферыч тоном заговорщика, — что очень много желающих оказалось испытывать машину. Все беспокоились, как бы с Крымовым чего не случилось. Устройства-то, что позволяет видеть впереди себя под землей, еще нет! Директор и сказал: чтобы никому обидно не было, сам испытаю лодку.
— Понятно… Но все-таки это странно.
— Почему же странно? — удивился старик. — Ничего странного нет. Машина прошла испытание хорошо: углубилась в землю и опять вышла на поверхность через четыре часа. Все правильно. Только вот резцы, я слышал, немного затупились.
Цесарский поблагодарил вахтера и быстрым шагом направился в свою лабораторию.
Глава седьмая
С некоторого времени Цесарский стал замечать, что сотрудники его отдела изменили к нему свое отношение.
Правда, его распоряжения они выполняли хорошо. Больше того, старались работать дольше, чем было установлено внутренним распорядком института. Однажды, явившись утром в конструкторское бюро, Цесарский узнал, что часть сотрудников не покидала со вчерашнего дня лаборатории. За это время они успели сделать то, что он наметил на несколько дней.
Но не это удивляло Цесарского. Его беспокоило другое. Сотрудники стали разговаривать с ним сдержанно и холодно. Уже незаметно было, чтобы они с прежней улыбкой слушали его веселые шутки.
