соновской империи в последние годы её существования был в 12 раз (!) меньше, чем в тройке мировых промышленных лидеров. Последствия хорошо известны – теперь даже для тех, кто не хотел этого знать и понимать… И, если мы хотим поднять страну из пепла – не говоря уже о том, чтобы догнать тех, кто сейчас свободно бежит вперёд – мы должны в корне изменить инновационную систему. Изменить сам подход… От классического империализма с его бюрократией нужно прийти к здоровым, разумным, жизнеспособным общественным отношениям. Мне всё равно, как их назовут – но мне неинтересны отношения, способные просуществовать одно поколение, кормя властьимущих и их ближайшее окружение. Мне интересна такая система общественных отношений, которая сумеет прожить, по крайней мере, несколько столетий, и будет развита в более новую, эффективную и разумную, а не будет свёргнута, как глупая, беспомощная и неадекватная. А это непросто, Анри. Хотя бы – потому, что этого до меня не делал никто. А, когда имеешь дело с такой страной и такой идеей – неизбежно приходишь к тому, что всякое, буквально каждое твоё действие должно быть направлено на то, чтобы получить нужный тебе результат. И – приходишь к пониманию, что каждая, даже, казалось бы, самая незначительная ошибка – бесконечно отдаляет от тебя этот результат, а всякая пара ошибок – делает его практически недостижимым. Я сначала был наивен, Анри. Я считал, что для этого нужно просто говорить людям правду. Только правду. Я знал, что люди любят знать правду – несмотря на то, что очень не любят её говорить. Но очень скоро я узнал, что {правда – это то, во что никто не верит.}{Джордж Бернард Шоу (1836-1950)} Это очень неприятно – но это есть факт, Анри. И тогда я начал понимать, что такое политика… Мне не нравится политика. Меня тошнит от политики. Я её ненавижу – но я вынужден заниматься ею, если я хочу что-то сделать с людьми, с обществом, со страной. И – дай Бог, чтобы потом, когда общество сможет, уже апостериори, оценить сделанное – оно не пришло бы к выводу, что я был неправ…
– Дай Бог…- Согласился я.
– Самая великая сила, Анри – это лень человеческая…- Грустно продолжал Абар. Ради неё человека и на технократию потянуло – и не заметил он, Властелин Вселенной, как и сам стал служить созданному им же техномиру, и природу ему подчинил… А куда ей, природе, деваться, если Человек – её хозяин – так вот над ней измывается? Вот и стонет она, пытаясь услужить из последних сил… А когда силы кончаются – то и ломается, губя всё вместе с собой, включая и хозяина этого своего – глупого, нерадивого… Который, будучи поставлен властелином мира, добровольно стал его рабом… И, когда приходишь вот так – слабый, тщедушный человек, на место, которое предназначено для сильного и умного – и, вдруг, осознаёшь это, и осознаёшь не только то, где ты находишься и что от тебя зависит, но и то, что происходит с миром, куда он катится – становится страшно, Анри. Страшно уже хотя бы оттого, что ты ничего толком не можешь изменить, как не можешь остановить толпу леммингов, несущуюся в пропасть. Ты можешь только отойти в сторону – не более. Но – как? Это же – не лемминги… Это же… Как, там, бишь, их – Homo Sapiens'ы… Как они сами себя называют… Гордо называют… И – незаслуженно. Как сделать так, чтобы это название хоть в какой-то мере соответствовало истине, Анри? Как изменить мир к лучшему? Не говоря уже о том, чтобы понять, _что для него лучше…
Абара несло. Как будто этот поток излагаемых им мыслей, терзаний, чаяний и чувств, прорвав однажды плотину его сдержанности, уже не мог быть остановлен ничем – будто, поверив вдруг собеседнику, человек инстинктивно стремится излить ему свою душу – всю, без остатка. Тоска? Одиночество? Не знаю. Мало кто знал, чем терзался этот человек, оставаясь наедине с самим собой. Я лишь немного могу догадываться об этом, судя по тому, как его иногда прорывало – на откровенность со мной. Но дело он делал. Реально. Поднимая страну с колен, заставляя граждан понемногу себя уважать – и уважать заслуженно. Я наблюдал, как менялась, молодела страна. Я смотрел, как воодушевлялись, менялись люди. А ведь это было только начало… Начало долгого, трудного, большого пути – пути к Разуму…
Я улетал из Кайаны поздней осенью. Листья кружились по взлётной полосе и, подхваченные потоком от турбин, неслись прочь… С тех пор уже прошёл год. Я больше ничего не слышал об этой стране. Сегодня – снова осень… И я снова улетаю – в очередную командировку: Торри по-прежнему не забывает меня своим вниманием… И так же кружатся листья – не ункарские, правда, а родные – Квеанские… И так же, как и год назад, навевают грустные мысли… В Кайане сейчас тоже осень – она находится на той же широте… Интересно, чем там закончилась Ункарская 'мягкая революция'? Как поживает Анас-Бар? Удалось ли ему построить хоть что-то, несмотря на сопротивление толпы алчущих безумцев? Или эта толпа всё же растоптала, смяла его, желая пресытиться – как это обычно бывает в истории человечества? Кто знает… Почему-то хочется думать, что удалось. Чёрт возьми! Мне почему-то так хочется, чтобы у них это получилось! По крайней мере, хочется на это надеяться… Наверное, надежда и в самом деле… умирает последней…
…А поутру они проснулись и Ли разочарованно произнесла: – Как, всё уже кончилось?
– А тебе хотелось бы, чтобы это продолжалось вечно?- Склонившись над нею, тепло спросил А Ха.
– Нет,- улыбнулась Ли.- Зачем же вечно…
– Тогда – скажи, чего же ты хочешь?- Смеющиеся глаза А Ха были совсем рядом.
– Тебя…- Вдруг совершенно неожиданно для себя самой ответила Ли.
– Погоди, детка…- Казалось, совершенно не удивившийся такому обороту, А Ха, потрепав её по вихрам, как-то по-особому нежно закончил:
– Всему – своё время…
– То есть?- Не поняла Ли. Она ждала всего, чего угодно – взрыва строгости, холода, отчуждения, даже – негодования. А такое поведение наставника обескуражило, даже как-то деморализовало её.- Ты хочешь сказать, что это… в принципе… вообще-то… возможно?- Высказала она наконец крамольную мысль. А Ха только улыбнулся в ответ.
– Пора вам, видимо, послушать курс теории, ребятки…- Вдруг показалось ей, что услышал она из угла, в котором, смеясь, маячило лицо Сааха.
– К чёрту теории!- Раздался измождённый голос Ана.- Я уже даже знать не хочу, кем я был и как гонялся за самим собой…
– Тебе понравилось?- Лицо Сааха была сама доброжелательность.
– Очень!- Насколько мог, иронично ответил Ан.- Нет, ну, хоть кто-то в состоянии объяснить мне, кем же я был?
– А как ты сам думаешь?- Саах, переглядываясь с А Ха, казалось, пытался своей иронией довести парня до взрыва.
– Фигаро…- Вздохнул Ан.- Фигаро – тут, фигаро – там, и всё одновременно, слуга и господин, нищий и король, Творец и ничтожество…
– Ты неплохо понимаешь суть единства мира…- Со вздохом повернулся, прислушиваясь к разговору, Дир.- Особенно, если учесть, что ты далеко не одинок в своих наблюдениях…
– Такие вещи… Представляют собой варианты совмещённых воплощений. Весьма любопытно бывает наблюдать, когда воплощённый, таким образом, пытается воевать с самим собой…- С улыбкой подлил масла в огонь А Ха.
– Всё познаётся в сравнении…- Недовольно буркнул Ан.
– Интересно, а как ты себе представляешь процесс управления мирами двуногих… кем-то из тех, кто… не пережил всего этого? Кто… не знаком с их болью, их пороками и повадками?- Глаза Сааха источали елей, голос же был весьма ироничен. Ан не нашёлся, что сказать в ответ.
