опускающей глазки в землю всякий раз, когда вдруг в моём присутствии речь вдруг заходила о моей персоне… Потом пришла юность, а с ней… Жуткое было времечко, даже сейчас страшно вспомнить…- Передёрнула плечиками и поморщилась Лидочка.- Слава Богу, который ниспослал мне не самых глупых родителей – они разглядели это и вывели меня на пляж.- Она усмехнулась.- На дикий, разумеется. Там у меня прыти сексуальной поубавилось, с одной стороны – ведь как-то… совсем не сводит с ума то, что постоянно перед глазами… Ну, а с другой – я стала как-то смелее… Волей-неволей не станешь бояться мужика, которого видишь без штанов каждый божий день… В итоге я стала спокойнее, уравновешеннее… Дикие пляжи дали мне много. Я даже сейчас, пожалуй, не уверена, что могу полностью оценить все последствия… В одном уверена: не попади я вовремя на пляж – подростковый возраст просто привёл бы меня к сумасшествию, вот и всё… В результате жёсткого конфликта между реальной природой живой плоти и благовоспитанной девочкой-тихоней…
– Ну, сейчас Вы не слишком похожи не тихоню…- Резонно заметил Карой.
– А это всё он виноват,- махнув рукой в мою сторону, тяжко вздохнула Лидочка, сделав из меня в глазах присутствующих злостным совратителем девственниц.- Ну, так как – идём в баню, или нет?- Явно намереваясь закончить прения, деловито спросила она.
– Идём,- видя полнейшее замешательство друзей, поднялся я, и, взяв Лидочкину руку, незаметно крепко пожал её: мне всё больше и больше нравилась эта девчушка, превращающаяся рядом со мной в неудержимую, раскрасневшуюся фурию… Приятно было почувствовать, что она тут же ответила на моё пожатие, одарив к тому же благодарным взглядом.
– Всё же – ты уверен, что она…- Начал было шептать мне в ухо Карой, но речь его была решительно прервана Лидочкой:
– Девственница?- Она ухмыльнулась: – Можешь быть уверен. И, видимо, останусь таковой ещё и до завтра,- она прискорбно вздохнула,- благодаря вашему, столь кстати подвернувшемуся, приглашению…
– Да нет, я совсем не это…- Начал, было, Карой – но, осёкшись, махнул рукой и замолчал.
– Мы, кажется, пришли некстати и нарушили естественный ход событий?- Нерешительно пробасил Джакус, даже приостановив своё продвижение к двери.
– Пусть Вас это не слишком беспокоит,- ухмыльнулась Лидочка,- у нас впереди ещё достаточно времени, чтобы наверстать упущенное… А баня с друзьями под рождество – такое подворачивается, быть может, только раз в жизни…
– Ну… Вы не волнуйтесь – Вы там будете не одна…- Нерешительно вставил Карой.- Мы, в общем-то, всегда ходим парами – и, не окажись тут Вас – так и благоверного Вашего не приглашали бы…
– Вы знаете,- колокольчиком рассмеялась Лидочка,- ещё с месяц назад я бы, наверное, с неделю думала, идти мне или не идти, страшно это или нет, да кто там будет… и так далее… А сейчас… Именно сейчас – мне совершенно всё равно. Будь там хоть сотня мужиков и ни одной женщины. Лишь бы это сокровище было со мной и чтобы там не происходило никаких неприятностей.
– Что Вы – какие неприятности…- Нерешительно начал, было, Джакус, но Лидочка даже не заметила его слов:
– Смешно сказать – я в такой ситуации готова даже танцевать там вальс и танго по очереди со всеми…- она на секунду задумалась и, нерешительно взглянув на меня, осторожно добавила:
– Если это, конечно, ему понравится…- В ответ я только нежно поцеловал её. В губы. Ребята были достаточно обескуражены и могли только развести руками.
– Я думал, Вас придётся уговаривать расслабиться…- Нерешительно произнёс Карой.- А теперь боюсь, как бы не пришлось просить вести себя сдержаннее…- Лидочка изобразила внимание.- Видите ли…- Он помялся, не решаясь произнести нечто или не в силах подобрать слова,- дело в том, что… Ну, в общем… Мы все ходим туда с жёнами… И ничего… такого… там не бывает… Более того – если что-то этакое… вдруг произойдёт – боюсь, не все это поймут… Не исключено, что иных это просто шокирует…
– Понятно…- Моя избранница охотно кивнула.- Народ опасается, что недотрога Лидочка устроит там оргию. Вынуждена Вас разочаровать: я планирую остаться девственницей, по крайней мере, до завтрашнего утра. Если, конечно, он не утащит меня оттуда раньше в какое-нибудь уединённое место… Хотя бы,- Лидочка оглянулась вокруг,- и сюда…
– Ну, я бы не ставил вопрос так так жёстко…- Потирая подбородок, начал, было, Джакус, но Лидочка перебила его:
– Зато – конкретно. И – без неожиданностей. Надеюсь. Так как – идём?- И пришельцы, вздохнув, направились к двери. Я обнял Лидочку за плечи и, поцеловав в мочку уха, шепнул:
– Ты знаешь… А я бы не возражал… В перерывах между вальсами и танго… иметь тебя на столе посреди зала на виду у всех…- Я явно наглел – ещё вчера я бы не посмел такое и подумать, не то что произнести, но Лидочка, нежно прижавшись ко мне, взглянула в глаза и слегка отрезвляюще тихо спросила:
– После каждого танца?- Я кивнул веками.
– Из ста?…- Озорно улыбнулась она. Я снова кивнул.
– Тогда пошли скорее,- она зашептала, обвив мою шею руками,- а то страшно хочется попробовать…
– Но ты же обещала…- Попытался отшутиться я, помогая ей влезть в шубку.
– Ну и что?- В глазах её играли бесенята.- Помечтать-то можно…- Вдруг со вздохом произнесла она и, чмокнув меня в нос, выскользнула из комнаты. Пока я возился с замком, она догнала ребят и теперь они держали лифт, ожидая, пока я добегу до них. Надо сказать, что это была не самая лучшая идея: 'Ункария' – почти приличная гостиница и бегущий по коридору человек особо положительных эмоций ни у кого не вызывает. С трудом снеся гнёт нескольких осуждающих взглядов, я влетел в лифт. Двери тут же захлопнулись.
– Жарко тут что-то…- Лидочка распахнула шубку и передёрнула плечиками, как бы пытаясь её стряхнуть. Шубка повисла на локтях. Трое мужчин непроизвольно переглянулись и я почувствовал себя неуютно. Совсем неуютно. Я даже разозлился на неё. А Джакус откровенно любовался ею – от души. Как бы компенсируя себе отрицательные эмоции, порождаемые плачевным состоянием его носа… Ощутив, как лифт снизил скорость, Лидочка сокрушённо вздохнула и, водворив шубку на место, нехотя запахнулась. Второй этаж. Мы вышли.
– Мы ждём Вас внизу,- глухо пробасил из-под своего бандажа Джакус. Как только двери захлопнулись и они скрылись, я взял Лидочку за плечи и резко повернул лицом к себе.
– Послушай, подруга…- Каким-то совершенно неестественным голосом сказал я, ещё не прийдя в себя после её последней выходки.- Что ты, собственно, вытворяешь?- Лидочка, подставившая, было, губки для поцелуя, медленно разочаровывалась. Постепенно лицо её из озадаченного стало каким-то совершенно убитым и жалким в своей нерешительности и неумении выбрать, как поступить…
– Знаешь, Анри…- Наконец осторожно произнесла она.- Давай договоримся так… Ты прекрасно понимаешь, что поймал эту птичку в свои сети…
– Которые не ставил…- На всякий случай уточнил я.
– Это неважно,- поморщилась Лидочка.- Так вот… Суть этих сетей состоит в том, что я есть твоя раба…- Медленно, почти по слогам произнесла она.- По крайней мере – до тех пор, пока осталось это чувство… Которое я совершенно не хочу в себе подавлять…- Она задумалась.- Да и не уверена, что сумею, если вдруг решусь попробовать…- Вздохнула она наконец.- Из этого следует, по меньшей мере, то, что я буду такой, как ты хочешь…- Она подняла на меня глаза, наполненные какой-то собачьей преданностью.- Хочешь – буду шлюхой… Хочешь – примерной классической женой… Хочешь – вообще будем заниматься сексом только ради зачатия детей… А хочешь – придумывай сам всё, что тебе угодно: я сделаю так, как ты скажешь. Только…- Она склонила голову набок, голос стал жёстким и как-то неестественно зазвенел,- только не требуй от меня невозможного… Я не могу быть сегодня одной, а завтра – совсем другой. Я не паяц… не проститутка… и не машина. Я человек. Который есть существо инертное. Очень инертное. И, если этот человек готов изменить ради тебя свою систему взглядов, своё поведение – то ты подумай, пожалуйста, каким бы ты хотел его видеть. Хорошенько подумай… Потому, по крайней мере, что измениться… вот так… в корне… можно, наверное, один лишь раз в жизни… если возможно вообще. Может, и два раза – не знаю, не пробовала. Но – вряд ли больше. Поэтому – давай-ка играть в такие игры с одного раза…- И она нерешительно подняла на меня взгляд, полный какого-то величайшего достоинства человека,
