Дочь своего отца, она совмещала буйный темперамент с развитым интеллектом. Дочь своей матери, она сочетала гематрийскую логику со способностью бросить семью Шармалей ради профессора-инорасца, автора безумных гипотез. Чем не поступок дочери гранда Эскалоны, оставившей семью де Кастельбро ради бедного учителя фехтования? Дочь своих родителей, феномен волей судьбы и гения Адольфа Штильнера, Джессика представляла собой такой бурлящий коктейль, что не всякий допьет до конца.
Завтра Бравильянка, думала Джессика. Завтра придется отвечать на вопрос, который мучил меня всю дорогу. Знать бы еще, что я отвечу! Напьюсь, честное слово, напьюсь…
– Доктор Юсико Танидзаки.
– Диего Пераль.
– Присаживайтесь, прошу вас.
– Благодарю.
Она нисколько не походила на врача. Платье диковинного кроя: широкий пояс, широкие рукава. В небесной голубизне парят радужные стрекозы. Когда доктор Танидзаки двигалась, стрекозы оживали. Диего почудилось, что он слышит шелест крыльев. Секундой позже стало ясно: нет, не чудится. Шелестел шелк платья. Замысловатую прическу скрепляли три длинные шпильки: черный лак, золоченые головки. Будь шпильки сделаны из металла, их можно было бы использовать в качестве стилетов.
Доктор встретила пациента босиком. Маэстро замялся на пороге. Наверное, надо снять сапоги?
– Сапоги снимать не нужно: покрытие самоочищается. Проходите в кабинет. И нет, я не читаю ваши мысли.
– Знаю, – буркнул Диего. – У меня на лице всё написано.
Он сел в кресло:
– Мне все говорят про лицо. Вы телепат?
– Да, Диего-сан. Но без вашего позволения я не начну сеанс.
– Надо сказать «да» три раза? И мы взлетим?
– Я не понимаю, о чем вы.
Кресло зашевелилось, подстраиваясь под сидящего. Маэстро вздрогнул. Тысяча чертей! Ты, эскалонский варвар! Когда уже ты привыкнешь к чудесам прогресса? И знал ведь, сиживал в своевольных креслах… Почему ты избегаешь смотреть сеньоре Танидзаки в лицо? Платье, прическа, изящные босые ступни…
– Вы доктор, в смысле – врач? Или в смысле – ученая степень?
Дурацкий вопрос. Грубая, недостойная формулировка. Маэстро рискнул взглянуть на лицо женщины. Высокий, даже чрезмерно высокий лоб. Бровей, считай, нет, отчего лоб и кажется больше обычного. Темные, чуть раскосые глаза. Припухшие веки. На губах – тень улыбки, едва заметный намек. Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Пятьдесят?! Жители Ойкумены обманчивы на вид. Встреть Диего сеньору (сеньориту?) Танидзаки в Эскалоне – не дал бы ей больше тридцати…
– Я – все сразу. И врач, и доктор пси-медицины.
– Будете взламывать мне голову?
– Нет, – намек превратился в полноценную улыбку. – Хотя вы делаете все возможное, чтобы мне этого захотелось. Диего-сан, вы когда-нибудь брились у парикмахера?
– У цирюльника? Разумеется.
– Что он предлагал вам после бритья?
– Он доставал флакон с фиалковой водой и предлагал освежиться.
– Считайте меня цирюльницей. Я освежу ваши воспоминания.
– Психир?
Слово Диего не понравилось. Хищное, кусачее словцо.
– Это еще что за зверь?
– Это не зверь. Это человек.
– Наемный убийца?
– Врач-телепат.
– Всего лишь сокращение, – профессор Штильнер ринулся на подмогу Яффе. – Психический хирург. Пси-хирург – психир.
– Как д.т. к/б.? – съязвил Диего, с трудом выговорив языколомное сочетание букв.
Штильнер смутился:
– В целом, да. Обзовут, и живи теперь…
– Что же ваш психир делает? Потрошит людям головы?
