Я промолчал, что парусов обычно больше, чем мачт, Фицрой и так учится быстро и с удовольствием, нет в нем трусости взрослого, что страшится показаться недостаточно компетентным или медленно соображающим.
Когда вышли из лагеря, Фицрой огляделся по сторонам и пробормотал совсем тихонько:
— Еще я взял бы Понсоменера.
Я порылся в памяти, перебирая имена рабочих, затем слуг в замке, переспросил:
— Это который из челяди? Он же вообще кораблей не видел! Ты говоришь о подручном кузнеца в замке или о ком?
— А у кого еще такое имечко, — ответил он. — Он не только кузнецу помогал, вообще слуга на подхвате. Что велят, то и делает.
Я всмотрелся в него внимательно.
— Давай колись. С чего вдруг? Он же из деревни, насколько помню.
— Странный он, — ответил он уклончиво. — Тихий, спокойный, никогда не смотрит в глаза, всегда делает то, что говорят, не спорит…
— Это плохо?
Он вздохнул.
— С ним Что-то не то. Я начал замечать странности. К примеру, велел покрасить ему забор, а в ведре краски, точно помню, было на половину забора. Однако он покрасил весь, еще и на донышке осталось.
— Бережливый, — сказал я.
— Да, — согласился он. — Потом после обеда я приказал перетащить все из главного зала во двор, дескать, там будет большая уборка и покраска, но сразу сказал, чтобы к вечеру успел, дескать, ты велел срочно все сделать, то да се…
— И что? — спросил я.
— Он все сделал, — сообщил он. — К вечеру вся мебель была во дворе. А потом услал на берег собирать раковины, а слугам велел затащить мебель обратно. Ага, вижу по глазам, понимаешь!
— Таскали всю ночь? — спросил я.
— И утро, — уточнил он. — Вчетвером. А он не смотрится силачом. Наоборот, часто как в воду опущенный. Почти не говорит, смотрит в землю, двигается медленно. Но все успевает.
— Все? — переспросил я. — Не пробовал…
— Нет, — ответил он, словно прочитав недосказанное. — Если чересчур нагрузить, может Что-то заметить, а так вроде бы все обычно. Сегодня я попросил приподнять телегу, чтобы быстренько заменить колесо, он приподнял, я старое колесо снял, а новое поставил, потом поблагодарил и услал его снова собирать раковины. А когда он ушел, только тогда перевел дыхание…
— Телега была груженая? — спросил я.
— Гранитными блоками, — ответил он шепотом. — Представляешь?
Я кивнул.
— Хорошо, по дурости не сообразил, что поднимать даже край телеги с таким грузом ненормально. Ладно, так же деликатно и небрежненько отправь его в лагерь. Скажи, вместе с тобой и мной выйдет в море на корабле. Держись так, словно выход на корабле такое же обычное дело, как покрасить забор.
— Мы же тоже будем там, — напомнил он. — А так никто ничего не замечает. Все заняты собой, эгоисты.
— Только мы спасаем мир, — поддакнул я. — Бесплатно!.. Кстати, Фицрой, у нас проблема идеологии и самоидентификации. Нет, с самоидентификацией в порядке, мы всегда помним, что мы самые крутые, смелые, красивые и нарядные, но нужно облегчить идентификацию и другим, чтобы смотрели и сразу видели, кто мы.
Он спросил настороженно:
— А кто мы?
Я вздохнул.
— Ну не поднимать же нам флаг Веселого Роджера? Потом объясню, пираты были народом простым и простодушным, а мы с тобой не настолько честные, правда? Пираты перед нами — невинные дети.
Он сказал с восторгом:
— Еще бы!.. Обмануть — это же такое удовольствие! Куда большее, чем толстую королеву помять.
— Потому придумаем флаг сами, — объяснил я. — И будем говорить честно и открыто, что приплыли издалека… Очень издалека!
Он сказал с еще большим восторгом:
— Будем вести себя настолько безобразно, что даже признаваться потом будет стыдно?…
— Примерно так, — согласился я. — А еще не хочу, чтобы связывали наше пиратство с именем короля Астрингера. Он ничего не знает о нас, понял?
