— А это так?
— Так, — признался я. — Мне как-то все равно, кто победит… ну, почти. Хотя я больше за королеву Орландию и за короля Астрингера, но это так, издержки детской веры в справедливость. Эти издержки повлияют на меня… не особенно.
— А в чем тогда дело?
— Мы на самом краю Дронтарии, — напомнил я. — Противоположном от Уламрии и Нижних Долин. Чтобы добраться сюда, Антриасу нужно завоевать все королевство. А еще до того, как дойдет до середины, армия Нижних Долин ударит в спину. К тому же у Опалоссы не будет другого шанса вырваться из под тяжелой руки Уламрии, если не вторгнуться в ее пределы и разорить там все…
Он подумал, кивнул. В его глазах было понимание, но отсутствовало уважение к такой прагматичной позиции, что все-таки задело. Я хоть и демократ, но какие-то остатки чести остались где-то очень глубоко. Или успели здесь проклюнуться.
— Фицрой, — сказал я неохотно, — войны войнами, а прогресс прогрессом. Он важнее! Я же Улучшатель, забыл?
— Я нет, — ответил он, — это ты начал забывать.
— Ну вот я теперь уже Улучшатель, — сказал я с жаром. — Только не прялки улучшаю, а свободу передвижения народов, товаров и скота! А также ценностей. В первую очередь, конечно, духовных.
— Это главное, — согласился он. — Духовные ценности должны распространяться. А материальные будем оставлять себе?
— Не все, — уточнил я, — там на месте определим, сколько можно изымать, чтобы не вызвать откровенного бунта. Фицрой, воровать — так миллион, а иметь — так королеву!.. Потому коррупция должна быть масштабной, ибо без нее никакого прогресса и взлета цивилизации!
— И гуманизма, — добавил он.
— Точно, — подтвердил я.
— Потом как-нибудь объяснишь, — напомнил он, — что такое гуманизм и демократия с человеческим лицом. А пока я пошел, пошел… Постараюсь понять, как такие корабли смогут плавать. Это понять, думаю, легче.
Правда, пока начали осторожно закладывать корпус бригантины, я велел быстро соорудить когг. На мой взгляд, это та же лодка с парусом, только увеличил размеры и добавил поперечные брусья от борта к борту, что делает корпус по-настоящему прочным, мачту оставил такую же, но парус велел поставить вместо прямого косой и, конечно, велел нарастить борта.
Здесь, в спокойных водах местного моря, в них нет особой нужды, но, как догадываюсь, море не такое уж и огромное, а если выйти в океан, то даже для моряков, привыкших только к каботажному плаванию, будет хорошим потрясением.
Фицрой прислушивался к моим объяснениям, как строить корабль, с огромным уважением, стараясь не только запомнить, но и понять, почему так, а не иначе.
— Ты в самом деле Улучшатель, — сказал он однажды. — Только не верю, что где-то есть такие корабли.
— Почему?
— Давно бы завоевали нас, — ответил он откровенно. — Мне кажется, все придумываешь сам. Как — не знаю!.. А еще у Рундельштотга тянешь всякое полезное… И непонятное.
— Что непонятного в корабле? — спросил я. — Корабль — это та же самая лодка, но только с настилом между бортами, иначе волны их просто раздавят.
Он хмыкнул.
— Лодку же не раздавливает.
— Дело в размерах, — сказал я. — Вон муравья с любой высоты бросай — не убьется, кошку с высокого дерева — уцелеет, а коню или корове стоит упасть в ров, как ломает ноги и ребра. Тебе никогда не отжаться от земли, как ктонить мелкий, или подтянуться на руках, как он же, но все равно ты сильнее, не так ли?
Он кивнул, буркнул настороженно:
— Понял.
— Корабль строить дольше и труднее, — сообщил я. — Да еще и уметь надо… Зато королями на море будем мы. Только пока об этом молчок, понял?
Он кивнул, посмотрел по сторонам и шепнул счастливо:
— Прям королями?
— Точно, — сказал я. — Никто не посмеет бросить вызов нашей власти. Ни один король. Вообще-то у меня есть дикая идея… очень даже дикая… И сумасбродная…
Он посмотрел на меня свысока.
— Сумасбродная? У тебя?… Ты мне вообще кажешься большой толстой жабой с холодной кровью. Чаще всего.
— Да? — спросил я. — Тогда хорошо. Не покажется тебе сумасбродной. А если и покажется, то уже стыдно будет трусить и отказываться…
