назад, к бортику и, не удержавшись, рухнул со стены во внутренний двор.
Его спасла крыша сарая, а затем глубокий снег. Несколько секунд он лежал, приходя в себя, открывая рот, словно выброшенная на лед рыба. Через противный звон в ушах пробивался басовитый рев рога, поднимавшего гарнизон.
Сев и тихо постанывая сквозь сжатые зубы, он посмотрел наверх, на стену, и увидел, что, перегнувшись через нее, на него смотрит гвардеец, который меньше минуты назад швырнул фонарь. Глаза у него оказались зеркальными.
Демон перешел из уничтоженного тела в новое.
Скривил губы в оскале, который, должно быть, означал усмешку, и, метнувшись, исчез.
Дэйт поднялся и побежал через двор к лестнице, на ходу вытаскивая кинжал.
Коридоры и залы превратились в мясную лавку. Точнее, в тюрьму, где всем заправлял ненормальный палач, считающий себя художником, а человеческую кровь и плоть своими красками. Тяжелый, приторный, вызывающий рвоту даже у опытных воинов смрад мяса и внутренностей поселился в герцогском дворце.
Оторванные конечности висели на люстрах, кровь тягучими каплями падала с потолка, собираясь в лужи.
Солдаты, слуги, благородные. Все, кто не успел спрятаться и попался на глаза шаутту, отправились на ту сторону.
В свечах, фонарях, факелах, каминах и жаровнях горело зловещее синее пламя, придавая картине бойни еще более жуткий вид.
Дэйт спешил по коридорам вместе с отрядом из девяти уцелевших гвардейцев, встреченных им по пути. Потерянную секиру он заменил протазаном, подобранным рядом с одним из тел. Когда впереди стали слышны душераздирающие крики, двое солдат не выдержали и отказались идти. Они не хотели умирать. Он их не винил. И даже не спорил. На это не было времени.
– Ваша жизнь и ваша совесть, – сказал им Дэйт на прощанье.
Остальные лишь облизывали пересохшие губы да молились Шестерым.
Шаутт нашел их сам. Возможно, это был тот же, что и прежде, вновь поменявший оболочку, но Дэйт подозревал, что демон во дворце не один. Тело, в котором была тварь, воин узнал. Видел эту невысокую светловолосую девчонку раньше. Она мелькала во дворце по утрам, растапливая камины, а все остальное время помогала на подсобных работах на кухне или во дворе. Скромная, милая и стеснительная малышка, устроенная на эту работу каким-то сердобольным родственником из города.
Сейчас она уже не выглядела тихой мышкой, и держаться от нее хотелось подальше. Окровавленный рот, подбородок и руки. Этот взгляд мог испугать кого угодно.
– Сколько желающих умереть, – сказала она голосом, от которого мороз пошел по коже, таким низким и жутким он был. – Наемся до отвала.
– Вместе! – крикнул Дэйт.
Протазан в его руках метнулся вперед в стремительном выпаде, и длинный широкий наконечник вошел под грудину, выйдя из спины, разбивая позвонки маленького тельца.
Шаутт, повисший на оружии, точно бабочка проткнутая иголкой, лишь расхохотался, а затем ударом ребра ладони перерубил древко, ничуть не смущаясь, что оно оковано.
– Железо?! Ты решил, что это меня убьет, человече?!
Со всех сторон в него полетели склянки с козьей кровью. Большая часть не разбилась, отскочила от тела, лопнув алыми пузырями на плитах пола, но несколько снарядов угодили прямо в лицо, и шаутт, ошеломленный напором, зашатался, смахивая угодившие на глаза капли.
Дэйт крутанул сломанное древко над головой и нанес секущий удар под колени. «Девчонка» рухнула плашмя, разбив лицо, тут же начала подниматься, опершись на ладони, но начальник охраны всем своим немалым весом упал на нее, видя краем глаза, как подозрительно зашевелились тени в углах, взревел:
– Не спите, забери вас тьма!
– Заберу! – пообещал демон, и даже здоровяк Дэйт, хоть и старался, не сумел прижать его к полу. Сил в этой твари было на десять человек.
Гвардейцы напали одновременно, и дубовые колья ударили в плоть. Шаутт взвыл, точно пес, ошпаренный кипятком, рванулся так, что сорвал хватку Дэйта, отбросив того в сторону.
Удары сыпались на него со всех сторон, люди колотили по нему с перекошенными лицами, превращая тело в бесформенное кровавое месиво. Когда у твари перестали дергаться даже пальцы, отдышавшийся Дэйт сплюнул вязкую слюну, повисшую в бороде, приказал:
– Сожгите его на хрен! Чтобы снова не ожил или не переместился в другого покойника.
Один из солдат, совсем еще мальчишка, посмотрел на мертвое лицо несчастной девчонки, затем на свои окровавленные по локоть руки, державшие казавшуюся бесполезной деревяшку, отвернулся, и его вывернуло наизнанку.
Остальные лишь глотали горькую слюну и, не веря в то, что произошло, стояли над мертвым демоном, точно оглушенные.
– Не спите! Сожгите тело!
Наконец кто-то из них очнулся, снял факел со стены, кинул на ошметки, другой солдат плеснул масло из погашенного фонаря, отшатнулся назад, когда
