Смотритель. Том 1. Орден желтого флага

очарованному острову в треуголке. Теперь даже избранные клиенты не понимали назначения бака — они были уверены, что все держится на внушении Франца-Антона. А когда народу собиралось много, Месмеру уже не требовалось усилий, чтобы сохранить иллюзию живой и свежей. Достаточно было просто глядеть по сторонам.

— Хорошо, — сказал я, — а какова была… э-э-э… мощность бака?

— В каком смысле?

— Ну, какого размера иллюзию можно было создать с помощью одной такой бочки?

Глаза Никколо Третьего в прорезях маски стали круглыми.

— А каков размер иллюзии, Алекс?

— Ну, я неправильно выразился. Не размер, а… Наверно, масштаб?

— Мой друг, — ответил Никколо Третий, — иллюзия по своей природе есть понятие… я бы сказал, логическое. Она или есть, или ее нет. И если она есть, то ее размер и масштаб могут быть любыми, потому что они тоже иллюзорны.

— Да, — согласился я, подумав. — Это так… И что произошло дальше?

Смотритель указал на следующую фреску, и я покатил кресло к ней.

На стене была изображена вереница придворных — словно бы длинная куртуазная очередь к королевской туфле. Рисунок был не особо подробен, но Смотритель хлопнул в ладоши, и фреска ожила.

Я увидел, как группа разряженных кавалеров и дам проходит между золотыми портьерами, разделяющими пополам большой дворцовый зал. Казалось, они играют в какую-то галантную игру. Окна зала были зашторены, на стенах горели свечи — словом, все выглядело как во время зимнего бала… Почти все.

Возле прохода в портьере стоял baquet — а вокруг сидели похожие на ливрейных лакеев медиумы с завязанными глазами. Их лбы были прижаты к металлическим штырям, соединенным с крышкой устройства.

Потом мы словно приземлились на парик одного из кавалеров — и вместе с ним прошли сквозь золотую портьеру.

По ту ее сторону зала уже не было.

Там был простор, закат, деревья ухоженного парка, мраморные беседки, дворец с красноватыми от вечернего солнца статуями на крыше… Больше всего меня поразило, что паркет перешел прямо в присыпанную розовым гравием дорожку. Люди уходили по ней далеко-далеко — и их фигурки терялись в дымке.

— Месмер открыл перед аристократией новый тайный мир, перед наслаждениями которого померкли соблазны Версаля и Трианона, — продолжал Никколо Третий. — Общество «Идиллиум», как называли себя эти люди, было секретным. И принадлежность к нему вскоре стала отличительным знаком высшей элиты человечества…

Смотритель сделал мне знак, и я покатил его кресло вперед.

Мы не останавливаясь проехали мимо нескольких фресок: дамы на лужайке ловили большими сачками крылатый мяч, возбужденные господа в треуголках расстреливали из пушки бредущего в их сторону дракона, два примитивных монгольфьера соревновались друг с другом в скорости, роскошный корабль несся по водной воронке к разверстой пасти какого-то чудовища (румяный господин и две дамы в развевающихся платьях, стоявшие на палубе, не проявляли страха и глядели на чудище с веселым интересом).

— Месмер назвал созданное им пространство наслаждений латинским словом Idyllium. Но это не был мир, известный нам сегодня. Его иногда называли «Очарованный Остров» — в те дни он был неизмеримо меньше. Месмеру стоило больших усилий объяснить самым любознательным из своих клиентов, особенно из числа англичан, что не существует секретной карты, позволяющей приплыть к этому острову на корабле из Лондона. Доказательства у него были — на Идиллиуме происходили вещи, невозможные на Земле. Так что в конце концов Месмеру поверили даже самые опытные мореплаватели. Месмер обладал изрядным воображением, но, чтобы поддерживать интерес избалованной и пресыщенной публики, усилий одного ума оказалось уже недостаточно. Ему пришлось создать так называемую «Академию Идиллиума». В нее вошли лучшие художники и писатели того времени, объединившие усилия своего воображения, чтобы помочь в создании нового мира…

Смотритель сделал мне знак остановиться.

Фреска напротив нас изображала большую комнату с камином, где развалившиеся в креслах господа в париках и камзолах держали нечто вроде совета. В руках у них были странные массивные трубки с короткими мундштуками, а на столиках стояли бутылки и еще какие-то химического вида мензурки.

— Что это? — спросил я, указав на одну из трубок.

— Опиумная курильница. Примерно в то время, кстати, и возникло выражение pipe dream, означающее недостижимую мечту или безумный план. Разница была в том, что коллективные видения Академии Идиллиума не рассеивались вместе с дымом, а превращались сперва в эскиз, а потом, с помощью медиумов Месмера, в реальность. Правда, пока еще в условную и временную реальность. Но по сути Месмер открыл своей пастве новый мир. И хоть мир этот был известен избранным в Европе и даже Америке, он оставался тайной для всех остальных.