- Знаешь, хочу тебе одну вещь передать. Мне от нее плохо становится, если читать начинаю, а тебе, как писателю-детективщику, может и пригодится.
Заинтересовавшись – что это за «вещь» такая, что от нее вполне себе опытному милиционеру плохо становится? – я присел напротив и выжидающе посмотрел на гостя.
- С неделю назад поймали мы одного… душегуба, - продолжил он. – Правда, что душегуба, по-другому не скажешь! Совершенно сумасшедший оказался. Нам в контору позвонил кто-то, увидев поутру голого мужика – представляешь? – во дворе жилой пятиэтажки.
- Ну, мало ли психов развелось…
- Погоди. Он не только голый был, но и с ног до головы, буквально весь покрыт кровью. Причем не своей.
- Ого!
- Вот тебе и «ого»… Приехали за ним, чтоб в участок забрать, а он, знаешь, улыбается этак... странно-странно. Вообрази картинку, писака, – утро, солнышко встает, птички на деревьях чирикают, а тут во дворе, под окнами жилого дома стоит окровавленный голый мужик и улыбается, как ребенок.
- Готика какая-то.
- Она самая! В общем, на вопросы он не отвечает, почему голый и чья на нем кровь молчит. Однако подсуетилась там поблизости бабка из местных, да и говорит: так, мол, и так, ночью какой-то шум со стороны гаражей слыхала. Рядом с тем домом, чуть на отшибе, гаражи стоят, обычные такие коробки из битого кирпича. А бабка, значит, ночью плохо спит, им такое свойственно, вот и услышала – то ли крик, то ли скрип...
- И что дальше-то?
- А дальше что… - тут товарищ мой непередаваемо тяжело вздохнул и одним махом выпил весь свой стакан, и только потом, даже не поморщившись, продолжил:
- Стали гаражи обследовать. Долго искать не пришлось, от одного, с краю, воняло натурально как из выгребной ямы. А внутри…
- Ну?!
- Вот это я тебе рассказывать не буду, - покачал он головой. – Извини. Не могу просто. Скажу только, в нашей бригаде много народу старой закалки, всякое повидавших, а только вся бригада дружно рыгала куда попало, такая вот пещера, мать его, Али-бабы нам открылась.
С этими словами он вытащил из-за пазухи простой прозрачный целлофановый пакет, в который были завернуты какие-то бумаги.
- Это мы в гараже нашли. Записи того ненормального… Ты почитай, только будь готов морально: он там много чего понаписал, рассуждения всякие. То ж «мыслитель» оказался, навроде тебя. Философ, блин.
Я было хотел тут же развернуть целлофан и начать чтение, но приятель меня остановил:
- Подожди! При мне – не надо. – Он поднялся. – Пойду… Как уйду – тогда читай, если очень уж любопытно. Только мне потом ничего не говори, ладно? Я тебе эти записки оставляю, чтобы выкинуть из головы хоть на какое-то время. А то спать нормально не могу… А на той неделе я их заберу, они для следствия некоторую ценность представляют.
С этим он меня и покинул.
Я же, изучив предмет разговора, передаю его вам, как есть, без каких-либо исправлений в тексте. Написано местами, быть может, немного сбивчиво, но в целом грамотно и, к сожалению, по большей части совершенно ясным и понятным языком. К сожалению потому, что, наверное, лучше бы половину написанного оказалось невозможно понять… Впрочем, судите сами:
«Никто не знает, что такое настоящее удовольствие. Я спрашивал об этом у разных людей – умных и глупых – кто говорил одно, кто другое, но не один из ответов нельзя назвать удовлетворяющим. А гложущая меня мысль, идея, слишком необычна, чтобы я мог поделиться ею с кем-либо. По крайней мере, в разговоре. Возможно, на бумаге лучше получится? Лишь бы эти записи не попались на глаза моей «благоверной» или, еще хуже, нашему мальчишке! Впрочем, он вечно во дворе, а она или на работе, или с подругами, так что времени для того, чтобы изложить свои мысли и наблюдения, а потом припрятать куда подальше, до следующего удобного случая, у меня будет вполне достаточно.
В детстве я стал свидетелем одного ужасного случая. Мы с друзьями играли на улице, а рядом нерадивая мамаша, переходя с детской коляской дорогу у поворота, попала под грузовик. Водитель не видел пешехода, дамочка оказалась в «слепой зоне», тронулся с места на «зеленый»... Коляска — в смятку, а бабешка осталась жива. Но голосила страшно, на всю улицу.
Конечно, сбежались прохожие, соседи. Женщина выла, сидя прям на дороге в луже крови и еще чего-то и водила руками, будто пытаясь собрать коляску и то, что было в ней, как какой-нибудь детский развивающий конструктор. Пока приехала «скорая», менты, вокруг дурочки уже толпа собралась. Был в той толпе и мой отец. Помню, я, подталкиваемый любопытством, попробовал сунуться туда, поближе к месту разыгравшейся драмы. И в сонме возбужденных голосов услышал знакомый отцовский рык: «Да заткнись ты уже наконец, идиотка!». А кто-то — должно быть, тетя Галя из соседнего подъезда, ответила: «А если б это твоя жена была, а, малахольный?». Потом взрослые заметили меня, вытолкали взашей из толпы и что там дальше творилось, я уже не знаю. Но в памяти почему-то отложилась вот эта маленькая сценка: шумные люди, разгневанный отец, воющая белугой молодая мамаша... и риторический тот вопрос, о жене.
