Финт

в маленькую спаленку, которая казалась еще меньше, поскольку врач еще не ушел и мыл руки в крохотном тазике. Врач скользнул по Финту беглым взглядом – а уж до чего недобрым! – вновь обернулся к Чарли и просиял улыбкой: так улыбаются людям, про которых доподлинно известно, что денег у них куры не клюют. Чарли правильно догадался: Финт и впрямь ни дня не провел в школе. Вместо того он всю жизнь чему-нибудь да учился, а это, как ни странно, совсем другое дело; и лица он умел читать всяко лучше, чем газету[2].

– Серьезный случай, сэр, очень неприятный, – объяснял врач Чарли. – Я сделал все, что в моих силах; швы наложены отменно, скажу без ложной скромности. Она, невзирая ни на что, девушка крепкая, и в этом ей здорово повезло. Сейчас ей необходимы уход и забота, а главное, время – лучший из целителей.

– И, конечно же, Господня милость, которая обходится дешевле всего прочего, – подхватил Чарли, вкладывая в докторскую руку несколько монет. И на прощанье заверил: – Разумеется, доктор, мы позаботимся, чтоб хотя бы в еде и питье у нее недостатка не было. Спасибо, что зашли, и доброй вам ночи.

Доктор одарил Финта еще одним злобным взглядом и торопливо сбежал вниз по ступеням. Да уж, неплохо уметь читать чужую физию, если живешь на улице, это точно. Финт уже дважды прочел в лице Чарли, что тот доктора не жалует – не больше, чем доктор – Финта; и, судя по его тону, Чарли куда более склонен полагаться на здоровую пищу и воду, нежели на Господа, – а об этом персонаже Финт слышал разве что краем уха и знать о нем почти ничего не знал, кроме разве того, что Он имеет дело главным образом с богатыми. Тем самым сбрасывались со счетов едва ли не все Финтовы знакомые (за исключением Соломона, который с Господом вовсю торговался, а время от времени давал Господу советы).

Когда габаритная фигура доктора наконец-то перестала загораживать обзор, Финт разглядел девушку получше. Лет ей, как ему показалось, было не больше шестнадцати-семнадцати, хотя выглядела она старше: так всегда бывает, если тебя избили. Дышала она слабо, а волосы у нее, насколько удалось рассмотреть, – чистое золото. Повинуясь внезапному порыву, Финт выпалил:

– Не в обиду будь сказано, мистер Чарли, но можно я подежурю рядом с леди, ну это, до рассвета? Я рук распускать не стану, клянусь вам, я ее впервые вижу, – но мне кажется, с моей стороны это будет правильно, сам не знаю почему.

Вошла экономка, обожгла ненавидящим взглядом Финта, и, как он не без удовольствия заметил, Чарли достался взгляд немногим более любезный. У экономки пробивались усики, из-под которых донеслось ворчливое:

– Извиняйте, если некстати, сэр. Я не возражаю приглядеть за еще одним «дивом в беде», что называется, но при всем моем уважении, за делишки этого юного беспризорника я вам не в ответе. Надеюсь, если нынче ночью он вас всех зарежет в собственной постели, меня никто винить не станет. Не в обиду будь сказано, понятное дело.

Финт к такого рода нападкам привык; люди вроде этой дурищи считали, что все уличные мальчишки без исключения воры и карманники: не успеешь глазом моргнуть, как они уже сопрут шнурки из ваших ботинок и продадут их вам же. Финт вздохнул про себя. Ну да, подумал он, про большинство ребят это, конечно же, правда… ну, почти про всех… но зачем же обобщать-то? Вот он, Финт, – никакой не вор; ни разу не вор. Он… он просто преловко умеет находить потерянное. В конце концов, мало ли что вываливается из карет и падает с телег! Он в жизни не запускал руку в чужой карман. Ну разве что пару раз, если карман так откровенно оттопыривался, что что-нибудь непременно бы выпало, а он, Финт, живо бы подхватил – до земли бы не долетело. Это никакое не воровство; просто зачем же на улицах мусорить, да и если на то пошло, случалось оно всего-то навсего… сколько-сколько? Пару раз в неделю? В конце концов, это просто тяга к аккуратности, и все же некоторые люди такие недалекие, они тебя того гляди вздернут, и все из-за недопонимания. Да вот только шанс недопонять Финта им ни разу не представился; нет уж, дудки, он верткий да скользкий и уж всяко поумнее старой дуры, которая и в словах-то путается (если на то пошло, что такое «диво в беде»? Мура какая-то! Если кто и попал в беду, чему тут удивляться-то?) Работка хороша, если только подвернется, хотя, строго говоря, Финт с неизменным постоянством избегал всего того, что можно было бы назвать работой. Он, конечно же, тошер, клоачный охотник, это дело он просто обожает. Но это не работа – это образ жизни, только тогда и живешь по-настоящему. Не будь он таким дурнем, он бы уже давным-давно сидел там, внизу, в канализации, пережидая, пока гроза утихнет и откроется новый мир богатых возможностей. Он бесконечно дорожил этими своими вылазками, но прямо сейчас лапища Чарльза крепко ухватила Финта за плечо.

– Слушайте сюда, друг мой; эта леди вас раскусила; и если вы в этом доме вздумаете поиграть в Чингизхана и мне на вас пожалуются, я натравлю на вас кой-кого из моих знакомцев. Ясно? А оружие у меня такое, что Чингизхану и не снилось, и по вам я не промахнусь, друг мой. А теперь я должен поручить пострадавшую юную леди вашему попечению, а вас самого – попечению миссис Шарплис, от чьего слова зависит ваша жизнь. – Чарли поулыбался и продолжил: – «Диво в беде», как сказано! Это надо записать. – К вящему изумлению Финта и, надо думать, к изумлению миссис Шарплис, Чарли извлек на свет крохотный блокнотик и коротенький карандаш и быстро сделал пометку.

Экономка злорадно сощурилась на Финта.

– Положитесь на меня, сэр, уж я не подведу. Если этот мелкий паскудник примется за свои штучки, я его отсюда вышвырну и сдам судье, глазом моргнуть не успеет, будьте покойны. – Тут она взвизгнула и ткнула пальцем: – Сэр, вы гляньте, он у нее уже что-то стибрил!

Финт похолодел; рука его застыла на полпути к полу. Момент выдался неловкий.