воспринимается сладким, но с возрастом начинает горчить.
— Не общалась, — к его разочарованию, ответила Ефросинья, — но видела. Да она недолго и пробыла тут. Такую трудно не заметить. Идет, а над головой будто солнышко… Зря ты раньше не приехал, ох зря…
— И что было бы, если бы я приехал раньше? — стараясь не выдавать раздражение, поинтересовался Марк.
— Может, и в живых застал бы, кто их знает. — Старуха невозмутимо отправила в рот мармеладную дольку. — Хотя, может, она и сейчас жива. Во всяком случае, среди мертвых я ее никогда не встречала.
— Так вы… тоже видели мертвых? — встрепенулась Ангелина.
— А то, — почти равнодушно кивнула старуха. — Многие видели. Давно они тут. Облюбовали наш лес, чтоб их…
— А вы здесь всю жизнь? — вдруг спросил Марк.
— Сорок лет мне было, как сюда переехала, — несколько удивленно ответила Ефросинья. — Да только что тебе до моей судьбы?
— И сразу начали их встречать?
Старуха покачала растрепанной головой — ее седые волосы были похожи на паклю.
— Нет. Лет двадцать как они появились. Когда первого увидела, чуть Богу душу не отдала. Страшный он был, ох какой страшный! Мальчишка совсем, но идет так тяжело, как старичок. Я за земляникой в лес отправилась, пирог хотела испечь. И зашла-то неглубоко… А как его увидела, корзинку бросила, убежала. Двери замкнула и три дня в себя прийти не могла.
— У него не было глаз? — взволнованно спросила Ангелина.
— Значит, и ты его видала, — мрачно покачала головой старуха. — Я потом еще встречала его. И уже не так страшно было. Идет, ручки ко мне тянет. И такой тоской веет от него, какой на земле и не сыщешь.
Потрескивала свеча, чай был слишком крепким и горчил, и Ангелина почувствовала, что ее мутит.
— Мы видели и женщину, — пересиливая себя, сказала она. — Молодая, темные волосы. На платье — брошка-подсолнух.
— Есть такая, — кивнула старуха. — Вообще, не так уж их и много. Может, десяток. Максимум — два. В последнее время часто Борьку-лесника вижу. Я пыталась с Ниной поговорить, женой его. Она же спилась совсем после того, как Борька исчез, опустилась. Заорала на меня, а глаза бешеные, побелели даже. Выгнала и слушать не стала… Но я-то знаю, что Борька к ней ходит по ночам, видела.
Ангелина и Марк переглянулись. Старуха угадала их мысли:
— Не о чем вам с ней говорить. Ничего нового не скажет. Не общалась она с Борькой. Боится. — И вполголоса старуха добавила: — Дура.
— Почему дура? — удивился Марк. — А вы разве не боитесь? И потом… Те убийства, о которых тут болтают, разве это…
Ефросинья поняла, что гость имел в виду, и рассмеялась.
И Марк подумал, что мало кто из стариков умеет смеяться так, чтобы это не выглядело гримасой. К старости искусство смеха атрофируется, от него остается лишь оболочка — скрежетание в горле да дребезжание почти отживших губ.
— Я так не думаю, — наконец заговорила старуха. — С чего им убивать? Сколько раз я их видела — по лесу шатаются, руки тянут. Но убивать… Нет, это не они.
— Кто же? — замер Марк.
— Да тот, кто ими управляет, — сказала Ефросинья так просто, словно ответ был очевиден.
— И кто же ими управляет?
Старая женщина со вздохом пробормотала: «Черт», — и гости с некоторой тоской переглянулись.
— Не настоящий черт, конечно, — поспешила поправиться хозяйка. — Не верю я в чертей. Глупости и сказки.
— Ходячие мертвецы, значит, не сказки, а черти — сказки? — не удержался от усмешки Марк, раздражение которого с каждой минутой росло. — В странной же системе координат вы живете, бабуля.
— А ты, парень, не хами! — твердо осадила его Ефросинья. — И не подшучивай. Небось побольше твоего знаю. Я верю в Вечность, в которой жизнь катится, словно колесо. В ней нет места глупым сказкам. В ней все мудро устроено — тот, кто умер, родится заново, а тот, кто родился, — уже когда-то жил.
— Да вы буддист, — улыбнулась Ангелина.
— Не буддист я, — возразила старуха. — Просто для меня нет идолов. А тому, у кого нет идолов, и демоны не страшны.
— Так что вы там говорили про черта? — поторопил Марк, не обращая внимания на предупреждающий взгляд Ангелины.
— Мертвецов он поднимает, это точно… Он человек, конечно. Такой же, как и мы с вами. Может быть, чуть более силен. Но мнит себя чертом. Видела я его. Давно он тут ошивается, лет тридцать.
— Кто же он? Вы знакомы?
— Еще чего, будет он со мною знакомиться… — Старуха неприятно рассмеялась. — Он таких, как мы, за мусор почитает. Сам чернявый, тощий, но жилистый. Спина прямая, как прут. А глаза — точно угли. Идет мягко, как кот. Но видно, что силищи у него — как у десятерых мужиков. А на кого посмотрит,
