Дорн только фыркнул.
– Откуда ты знаешь? Это хорошие люди, которые сражаются за правое дело.
– Это мертвые люди, которые сражаются за безнадежное дело, – ответил Дорн. – Ты же сама видела, как крушили их регориане. Ты хочешь закрыть на это глаза, так же как тот безумец? Мне кажется, семьи погибших мужчин считают иначе. То, что произошло там, в переулке, это была не победа. У нас было вчетверо больше людей, чем у регориан, и мы застали их врасплох. И, несмотря на все это, выжила лишь горстка из них. Я бы сказал, что у этой победы горький привкус. Когда-нибудь, когда каждая семья Рубежного оплота будет оплакивать убитых, их боевой дух будет сломлен. И настанет момент, когда начнется настоящая резня. Мы так же далеки от победы, как корова от возможности взлететь.
– И что же ты предлагаешь?
– Убираться, пока еще есть такая возможность. Попытаться перелезть через стену и скрыться. Кстати, мы должны были сделать это еще неделю назад, пока городская стража не встала на сторону слуг храма.
Дорн не стал говорить, что однажды уже предлагал это, но Сенета не стала его слушать. Молодая волшебница принимала решения интуитивно, так же, как и Дорн, но ратовала за справедливость. Дорн был за то, чтобы выжить.
– При первой же возможности, – прошептала она.
– Возможность можно создать, – мрачно заявил Дорн, потянувшись к мечу. – Двое против шестерых – это хороший шанс.
– Угомонись, – прошипела Сенета. – Они наши друзья, хоть ты и считаешь иначе.
– Отец всегда предостерегал меня, чтобы я не заводил подобных друзей.
Дорн и Сенета доели свой суп. Вкус был сносный, судя по всему, в бульоне даже когда-то был кусок мяса. Дорн только-только прислонился к стене и закрыл глаза, когда по лестнице в подвал скатился юноша с затравленным взглядом.
– Вернулись люди Нингота, – с трудом переводя дух, сказал он. – Они говорят, регориане убили его.
– И где они сейчас? – встревоженно поинтересовался Нарек.
– Они на старом ремесленном рынке у южной стены. По пути им удалось раздобыть пару повозок с оружием и доспехами, а торговцев они взяли в заложники. Раф сказал, что мы должны присоединиться к ним после захода солнца и привести с собой достаточно людей, чтобы распределить товар. Он с повозками по городу не пройдет – его схватит стража или регориане. Вообще он сказал, что они там стоят уже целый день, но не могли с нами связаться.
Нарек задумчиво принялся ходить взад-вперед по маленькой комнате.
– Южная стена прекрасно подходит для наших планов, – прошептал Дорн своей спутнице. – Стражи мало, а за ней – полно кустов, чтобы быстро спрятаться.
Сенета кивнула, но на лице ее читались сомнения.
– И еще кое-что, – произнес разведчик. – С Рафом полурослик, у которого есть кольцо с таким же знаком, как у волшебницы, – парень указал на Сенету.
Нарек остановился, и Дорну показалось, что на лице слепого проступило что-то вроде улыбки.
– Собери как можно больше людей, – сказал Нарек, обращаясь к разведчику. – Мы встретимся в полночь на старом ремесленном рынке у Южной стены.
Парень кивнул и бросился прочь.
– Это знак, – провозгласил Нарек, обращаясь к своим людям. – Вы видите? Мы не одни. Другие народы тоже поняли силу символа. Может быть, наш мятеж давно уже вышел за пределы городских стен.
– Он ведет себя так, будто лично ковал эту штуку. А ведь он даже значения его не знает, – прошептал Дорн.
– Но, может быть, этот полурослик знает больше, – ответила Сенета. – Маленький народец знает много древних историй и песен. Никто не станет без причины украшать себя подобным символом.
– Никто, кроме тебя, – напомнил Дорн.
С наступлением сумерек небо затянули облака, душившие слабый лунный свет, как подушка на лице умирающего. К этому моменту в тесном подвале собралась дюжина мятежников. В помещении было душно, а настроение – накалено до предела. Нарек изо всех сил старался подзадорить мужчин и женщин. Он без остановки говорил о несправедливости по отношению к гражданам Рубежного оплота, о том, насколько могущественными могут стать мятежники, если будут держаться вместе и не сдаваться под ударами судьбы.
Дорн прекрасно знал подобные речи. По большей части их произносили какие-нибудь полководцы в ночь перед сражением, и они нужны были для того, чтобы подбодрить воинов и попрощаться с теми из них, кого не будет в их рядах на следующий день. Чем чаще человек слышал подобные высказывания, тем быстрее начинал видеть их насквозь. Судя по всему, для свиты Нарека такая речь была первой. Они заглядывали ему в рот жадно, как маленькие котята, когда сосут титьки мамы-кошки.
– Сейчас он скажет что-то вроде того, что «Настал день, когда мы заявим о своих правах. Я почти вижу нашу победу. За мной, ребята!» – сказал Дорн,
