в отношении Андрея были глубоко задеты его словами.
– Она не замечала меня, мужским вниманием она была наделена сполна, все мужское население университетского общежития, от абитуриентов до выпускников, обивало порог ее комнаты, где она проживала со своими однокурсницами.
– Она не москвичка? Кстати, ты не сказал, как ее зовут.
– Ирина.
Казалось, выговорить имя своей бывшей жены Андрею было очень трудно.
– Ее звали Ириной. Она из Жданова, сейчас этот город называется Мариуполь.
Я прикусила язык, чтобы не спросить, почему он говорит о ней в прошедшем времени.
– Там и сейчас живут ее мать и сестра, – продолжал Андрей. – Мне понадобился год, что бы познакомиться с ней, она была недоступна, как звезда, но имела слабость – была болельщицей баскетбольной команды Университета. Я не выделялся на фоне двухметровых баскетболистов, но был более удачлив. Я приносил команде победы, и она сама подошла ко мне поздравить с очередной. Я не упустил шанс и пригласил ее на свидание. Мы начали встречаться, ей нравилось быть девушкой лидера, она обожала быть в центре внимания, и блеск моих побед изливался на нее. Я был настолько влюблен, что, вопреки здравому смыслу и советам моих друзей, предложил ей выйти за меня замуж, подкрепляя свое предложение кооперативным жильем, купленным для меня моими родителями. Она согласилась. Я ликовал! На нашей комсомольской свадьбе гуляла вся общага, ночевать мы отправились на нашу новую квартиру. Наша семейная жизнь была бурной, проявился ее эгоистичный характер, склонность к авантюризму, и кокетство вселенских масштабов. Я дико ревновал ее ко всем, кто носит брюки, но конец нашей 'идиллии', которая продолжалась полтора года, положил не мужчина. Деньги на безбедную жизнь нам давали мои родители, отец был не последний человек в партийном аппарате, и мог позволить сыну учиться на дневном отделении и содержать молодую жену. Но моя супруга начала одеваться в вещи ценою явно превышающие наш семейный бюджет. Она всегда одевалась модно, дорого, но несколько вызывающе, и я думал, что ее семья весьма состоятельна. Но когда на нашу свадьбу не были приглашены ее родственники со словами: 'на фиг нищих, сами в лаптищах', я убедился, что средств к существованию, кроме стипендии, у нее быть не может. Откуда же эти заграничные шмотки и немалые карманные деньги, начал я задавать себе вопрос? Мои расспросы ни к чему не привели, а только еще больше все запутали. Она врала мне, что получает переводы от дяди, обожающего свою племянницу, проживающего в Сочи и в летний сезон зарабатывающего огромные деньги на жилье для отдыхающих в частном секторе. Одно упоминание 'дяди' было для меня, как красная тряпка для быка. Я начал свое расследование. Очень скоро я выяснил, что не было никакого 'дяди', а есть 'тетя', шикарная центровая валютная проститутка Эльза, беззаветно любящая мою девочку, до того, что не позволила заниматься ей этим ремеслом, как той хотелось. За щедрые ласки она снабжала ее деньгами и тряпками, поставляющимися известным в этих кругах фарцовщиком Вениамином, ориентирующимся на специфических клиенток.
Когда я накрыл их, моя супруга заявила, что я неотесанная деревенщина, что игры подобного рода не могут вызывать в мужчине иных чувств, кроме возбуждения, и открыто предложила присоединиться к ним. Ее партнерша не испытывала радости от такой перспективы, удивляюсь, как 'махровая' лесбиянка могла успешно зарабатывать на этом поприще. Путана-лесбиянка, наверное, это отголосок выбранной профессии, иметь любовника-мужчину все равно, что брать работу на дом.
Я объяснил, может слишком грубо и эмоционально, что для меня это не приемлемо, как в прочем должно быть и для моей жены. Вот в чем выразились наши основные 'непримиримые противоречия'. Мы развелись. Теперь тебе понятно, почему мне не хочется кричать на всех углах об обстоятельствах моего развода?
– Где она теперь? – я долго ждала, что бы задать этот вопрос.
– Она умерла.
– Как…? – обомлела я, хоть и ожидала подобного.
– Вернее погибла. Я узнал об этом недавно, от ее сестры. Она решила, что мне это необходимо знать. Ее зарезали вместе с Эльзой 'при вооруженном нападении с целью ограбления' – так сказано в протоколе. Кто-то посчитал их слишком богатыми.
Криминальная среда. Вот собственно и все. Есть вопросы?
– Мне жаль, – только и могла сказать я.
– Меня или ее? – спросил Андрей.
– Вас, – ответила я.
– Нас давно уже не было. Не о чем жалеть. Если вопросов нет, я прошу тебя не вспоминать об этой истории, – резко сказал Андрей.
– Хорошо… – я была насторожена переменою в голосе Андрея и подняла глаза взглянуть ему в лицо.
В кухне был полумрак, Андрей сидел спиной к слабому вечернему свету, проникающему в окно. Я отстранилась от кухонной стены, на которую опиралась все время печального рассказа Андрея. Мое движение было принято им за попытку пожалеть его, выказать соболезнование, и он отдернулся от меня, как ужаленный.
– Ты, смею надеяться, заметила, что я не отличаюсь сентиментальностью, и все эти сопли с сахаром не производят на меня должного действия, так, что не теряй даром времени.
– Воспользуюсь твоим советом, – я была обижена его неожиданным выпадом на мое проявление внимания. Он ощетинился, и к нему невозможно было пробиться ни словом, ни ласкою. Может, он все еще помнит, как я разрушила его 'защиту' в парижском отеле?
– Надеюсь, не выгонишь меня в ночь? – спросила я, в тщетной попытке разглядеть выражение его лица из-за сгущающейся темноты.
– Я не собираюсь выгонять тебя ни ночью, ни днем. Я решительно хочу, что бы мы были вместе, несмотря на твое заявление о том, что ты передумала.
Он, что шутит?!! Отчаявшись разглядеть подобие издевательской улыбки на его лице, я рванулась дотянуться рукою до включателя на противоположной стене. Попытка была пресечена длинными ногами Андрея, в которых я запуталась, и окончательно потеряла равновесие. Ударившись бедром о его колено, я пристроила свое лицо в складках его рубашки, перепачкав помадою его шею, воротник и часть рукава.
– Викторова, я вижу – ты рада, но видит Бог, даже не мог рассчитывать на такое горячее изъявление любви и благодарности!
Он крепко держал меня, прижав к своей груди одной рукой, другой гладил меня по волосам на затылке. Мой нос и рот были зажаты в районе его подмышки, и я развлекалась тем, что напрасно бубнила проклятия в его адрес и пыталась выдернуть голову. Он держал меня и тихо шептал 'ну, что ты, я верю, верю', до тех пор, пока я не успокоилась, и начала посапывать, вдыхая приятный мятный запах его дезодоранта. Когда решил, что я окончательно успокоилась, он спросил:
– Не будешь драться?
Я трясла головой и пробубнила, что драться не буду.
– И ругаться, тоже не будешь?
В ответ я изрыгнула: 'Хам!' и почувствовала, как окрепла, ослабевшая было хватка.
Я поторопилась:
– Не буду, не буду, клянусь.
– Люблю твои клятвы! Уж если поклялась, то могила! – хохотнул Андрей, отпустил меня из заточения, но не со своих колен. Он поправил пряди моих волос прилипших к покрасневшему лицу, нашел соскочившие тапочки и надел на мои ноги, перепутав, правый с левым, причем помпоны накренились в разные стороны и стали походить на клоунские. Мы рассмеялись.
– Кстати о клятвах… – он был настроен расставить все точки над i. – Я не шутил, когда сказал, что будет свадьба, можешь готовить список, в чем мы поклянемся друг другу перед богом. Лично высеку каждую букву на граните и установлю в нашей спальне, так что особое внимание обрати на клятвы в любви и верности. Ну, уж если преступишь,…водружу на твоей могилке, вместо памятника.
– Это, как я понимаю, твое предложение руки и сердца? Мрачновато. Да и перспектива оказаться придавленной гранитною плитою с нарушенными клятвами… – и встрепенувшись, спросила. – А судьи кто? Кто будет решать, преступил ли ответчик клятвы? Не ты ли божественный?
– Я, – заявил с хитрой улыбкой он. – Пощады не будет.
