Значит, надо хорошенько поискать, докопаться до правды.
Но поисками заняться не довелось.
Оказалось, мать позвала к нам в гости – как она выразилась, «на новоселье» – своего приятеля, Андрея Петровича.
Этот ее приятель навещал нас не так чтобы часто, но страшно мне не нравился. Я предпочел бы никогда его не видеть. Во-первых, пьющий. Во-вторых – мент. Как мне кажется, мама могла бы найти себе компанию и получше.
За ужином я сидел как на иголках, косясь на «дядю Андрея», – он давно велел мне называть его дядей, и я мысленно окрестил его «дядюшка Скрудж», потому что какой из него дядя?
Но жмот он был, точно, первостатейный. Всегда приходил к нам в дом с пустыми руками. Ни разу даже цветов не принес. Ни одной занюханной ромашки.
Противно было наблюдать, как он обливался потом, придумывая какие-нибудь специальные наводящие вопросы, чтобы меня расшевелить. Наладить, как говорят школьные училки, контакт с ребенком. В разговоры со мной он лез, разумеется, не из интереса ко мне, а только чтоб угодить матери. Пустить ей пыль в глаза.
Я отвечал ему односложно, а потом врубил телик: посмотреть передачу по «Дискавери» про то, как в Средние века делали корабли. Я люблю про корабли.
Но матери это не понравилось. Она выключила телевизор и отправила меня в мою комнату:
– Иди лучше спать. А то ты постоянно не высыпаешься.
Я разозлился, но ушел. Спать, конечно, не лег. Вместо этого встал возле двери и подслушал их разговор.
Даже если обе двери – и моя, и кухонная – плотно закрыты, каждое слово слышно так, словно его произносят прямо в твоей голове. Уж такая в этой новой квартире отвратительная акустика.
Мать начала жаловаться менту на мое поведение. Рассказала, как мы навещали психологиню. «Дядюшка Скрудж» сейчас же посоветовал матери поскорее отвести меня к психиатру. Мать вздохнула:
– Я заранее знаю, что скажет психиатр. Скажет – пусть ложится в больницу, мы его понаблюдаем. Они иначе не работают! А уж когда Макс попадет туда, диагноз ему обеспечен по-любому. Уж что-нибудь да нарисуют. Они так устроены. Такое у них мышление, у этих специалистов. Ты-то знаешь это, Андрей!
– Марина, зная, кто отец твоего парня…
– Андрей, не надо. Пойми – ведь это психушка! Клеймо на всю жизнь. И представь, как там обращаются с пациентами, – сделав долгую паузу, сказала мать. – Макс добрый мальчик. Он всегда был тихим, послушным. Ну грызет ногти. Ну нагрубил разок… Ножницы взял… Другие подростки в его возрасте вообще бог знает что вытворяют!
Ага! Значит, ей не так уж и наплевать на меня? Я порадовался.
Но «Скрудж» давил свое:
– Не преувеличивай, Марина! Психушка – больница. Такая же, как и все остальные. А тебе надо хотя бы немного отдохнуть от этого мальчишки. Ты посмотри на себя, как ты извелась с ним – за последний год состарилась лет на десять!
Хорошенькие у матери друзья, ничего не скажешь!
Я испугался, что, если подслушаю еще что-нибудь в этом духе – не удержусь: выскочу из комнаты и скажу прямо в лицо этому козлу, какой он козел и сволочь.
Я отошел подальше от двери, взял в руки книгу «Парусные корабли Западной Европы. Моделирование» (ее когда-то подарил мне отец) и сел читать. Чего бы я не отдал за то, чтобы отец был теперь рядом! Все свои корабли отдал бы. И старые, и новые. Даже самые любимые.
Я бросил книгу и лег на кровать не раздеваясь, поверх одеяла. Спать я не собирался – думал просто дождаться момента, когда этот «дядюшка Скрудж» уберется из нашей квартиры. Я хотел поговорить по душам с мамой.
Кажется, я только на секунду прикрыл глаза, и в комнате что-то стукнуло. Мне даже почудилось, что я видел собственными глазами, как нижний ящик комода захлопнулся сам по себе.
Скорее всего, это был сон.
Открыв глаза, я уперся взглядом в темноту, в которой, разумеется, никакого комода было не разглядеть. Но вскоре от стены до стены протянулся снова серебряный луч.
Я встал с постели и заглянул в дыру.
За стеной стоял человек.
Он стоял посреди комнаты спиной ко мне, сильно ссутулившись, и чавкал. Омерзительный звук. От него меня прошиб пот и едва не затошнило.
Я хотел уйти, но тот урод развернулся, и я увидел, что он глодает собственные ногти. Сплевывая отгрызенное в кулак. В точности как я это делаю.
Наверное, в тот миг я впервые испытал к нему что-то вроде симпатии, смешанной с жалостью и сочувствием. Ведь это не бывает просто так. У него
