любопытства выпустили воздух из шин, все перемазались, но все-таки разобрались что к чему. Были выточены и заменены поршневые кольца. Кое-как нашли выброшенную Владимиром пружинку и поставили ее на место. Мопед собрали. И, наконец, моторчик заработал, но с таким треском, что некоторые испуганно отскочили от него. Я прокатился вокруг скверика. Собралась толпа любопытных, мальчишки и девчонки бежали за мной. Прокатился и Владимир, и сказал, что давно не получал такого удовольствия. Ему особенно, да и другим тоже, нравилось то, что был треск и дым. Образовалась было очередь на прокат, но посмотрев на часы, Владимир неслышно присвистнул и ударил себя по бокам:
— Неслыханное разгильдяйство! Мы не успеем сегодня пустить второй блок!
С этими словами он побежал в институт. Остальные бежали следом. Я остался один в окружении незнакомых мужчин, женщин и детей. Нервно отвечая на их вопросы, прислонил мопед к стене и побежал догонять сотрудников.
Первое время я стеснялся ездить на мопеде. А потом ничего, привык. Но треск при езде сильно смущал меня, уж я-то знаю, как он действует на нервы людей. Однако замечаний мне не делали — терпели. Может, знали, что это едет выходец из двадцатого века — что с него взять. А может, просто молчали из скромности. Тогда я сам завел разговор о треске с Владимиром.
— Но ведь без треска мопед это уже не мопед, — сказал он. — Вся прелесть в этом. Но если ты хочешь, то я звякну в одно место.
И он звякнул. Пришли два парня с приборным ящичком, прослушали работу моторчика, что-то замерили, подсчитали и установили на раме крохотные цилиндрики. Мопед начал ездить бесшумно.
Глава 8
Сегодня эксперимент. Владимир — хмурый, губы поджаты, неразговорчив. Что это, неуверенность? Но Юлия сказала мне, что наоборот, значит Володя в форме и уверен в благополучном исходе, он мысленно перепроверяет проделанную работу. В лаборатории собралось человек двадцать. Владимира это раздражало, хотя он и знал, что это не любопытные, а люди, желающие проверить созданную ими аппаратуру и заинтересованные представители других институтов.
В специальную мини-камеру положили килограммовый брусок свинца. Многослойный люк со множеством срезов проводов и каналов для циркуляции жидкого гелия закрылся. Включились криогенные и эмиссионные насосы и уже через минуту степень разреженности вакуума достигла одной стотысячной миллиметра ртутного столба. Вот это скорость! После этого включилась глюоно-кадмиевая установка, затем монотонно запел гиперонный излучатель. Разреженность в камере сравнялась с пустотой межзвездного пространства. Теперь высокий вакуум засоряли лишь атомы свинца, отрывающиеся со своего прародителя — свинцового бруска. Ну и, конечно, вакуум еще пронизывали космические лучи и вездесущие нейтрино, в нем также были электромагнитные и гравитационные поля. И тогда за окончательную очистку взялся генератор поля первичности.
Наступил самый ответственный момент перескока энергии ядерного поля атомов свинца в ка-спираль и обратно. Лица у всех строгие, казалось, никто не дышал, жуткая тишина. И меня вдруг охватил страх. Сейчас случится нечто невероятное, брусок распадется на атомы, которые тоже развалятся и тут же мгновенно образуются вновь, но уже не в атомы свинца, а в другие атомы. Предвидеть и предсказать, какое вещество «слепится» из разрозненных частиц, было невозможно.
— Всякая абракадабра может быть, — еще вчера говорил Владимир.
Разумеется, при полном распаде килограмма вещества выделится колоссальная энергия, всю Атамановку снесет с лица земли, но было точно известно, что эта энергия перейдет в вакуумную энергию, а в момент возвращения «исчезнувших» сил она пойдет на создание нового вещества.
Напряжение достигло предела. До распада осталось секунда, полсекунды… воображение рисовало нечто фантасмагорическое, что-то должно произойти, измениться. Но ничего не произошло, ни грома, ни молнии, ни треска, ни писка.
— Вот и все, — спокойно и тихо сказал Владимир, пуская воздух в шлюзовые камеры. Но прежде чем открыть люк, проверили показания приборов, способных по излучению, по спектру, по радиоактивности хотя бы приблизительно определить состав нового вещества и зарегистрировать вредные побочные явления. Приборы ничего не показали.
Владимир открыл люк и заглянул в камеру.
— Вижу симпатичный шарик.
Робот юркнул в камеру и достал величиной с грецкий орех желтовато-бурый шарик, который на глазах покрывался слоем инея и хлопьями снега. Он интенсивно излучал холод. Добрыня натянул термостойкие перчатки и положил шарик на чашу весов. Как и следовало ожидать — ровно килограмм. А потом за шарик взялись специалисты. Температура его оказалась минус 264 градуса по Цельсию. По физическим свойствам он был похож на металл, но не тепло —, и неэлектропроводен. А с определением химических свойств зашли в тупик. Ни атомов, ни молекул. Спектр явно не выраженный, ни одному химическому элементу и близко не подходит. Кто-то высказал предположение, что это одна гигантская молекула или даже новый, устойчивый трансурановый
