замедлилось, затем почти остановилось. На горном склоне Дикона удерживал лишь слабый намек на поверхностное трение. По опыту я знал, что этого недостаточно, чтобы остановить скольжение и не дать ему упасть.
И он
Дикон не ждал. Его оружием были трение и скорость, причем скорость — главным. Соскальзывая вниз, он сдвигался вправо, прижимаясь к скале всем распластанным по ней усталым телом: ладонями, щекой, животом, бедрами и зубьями «кошек», царапавшими скалу — и не позволяющими ему оторваться от гладкого камня. Соскользнув к дальней стороне изогнутой семифутовой колонны, он оттолкнулся от выступа, словно был уверен, что там его ждет карниз, опора для ноги или зацепка для руки.
Разумеется, он не мог видеть, что ждет его с другой стороны этой каменной колонны. Возможно, еще одна, точно такая же, без выступов и зацепок.
Дикон исчез, и с той стороны долго не доносилось ни звука. Однако веревка не провисла — ложный узел, которым он был обвязан, оставался на месте. Пока. Но самое главное, мы не слышали крика, который издает человек, падающий с высоты 8000 футов.
Я вдруг задумался, будет ли кричать Дикон, если сорвется.
Наконец с другой стороны каменного выступа донесся спокойный и уверенный голос:
— Тут превосходный карниз. Отличная точка страховки с якорями на скале. И я вижу место, откуда легко подняться к грибовидному камню.
Мы разом облегченно вздохнули, но никто не сказал ни слова. Из глубин моего усталого мозга всплыл главный вопрос: «Что мы будем делать, возвращаясь тем же путем?» В подобных ситуациях альпинист обычно устанавливает перила из одной или двух веревок; немецкий «жестянщик», возможно, нашел бы крошечную трещину, чтобы вбить крюки, которые послужат опорой для рук.
Но мы не могли закрепить здесь веревку, поскольку она поможет нашим преследователям. (Должен признаться, что я рассчитывал — надеялся, — что один, несколько и даже все немцы упадут и разобьются насмерть на этом «слепом» участке.)
Нет, если знакомый Реджи, шерпа Ками Чиринг, говорил правду, то великий немецкий альпинист Бруно Зигль один раз уже решил эту задачу.
— Страховать буду только я, — послышался голос скрытого каменной колонной Дикона. Мы с Же-Ка все поняли — и Реджи тоже, я в этом не сомневался. Это означало, что только у Дикона была надежная опора, чтобы удержать того, кто сорвется, а мы не должны предпринимать никаких попыток страховки.
Ботинки Реджи соскользнули, но она продолжила ползти по скале; страховочный конец натянулся, и Дикон практически протащил ее по гладкой поверхности к своему невидимому карнизу. Пасанг перебрался на ту сторону, как огромный, распластанный паук. Слепой шаг Жан-Клода был уверенным и быстрым, а его тело словно прилипло к скале. Не переставая кашлять, я последовал за ними.
Когда мы все вместе собрались на карнизе с другой стороны выступа, я увидел между нависающими глыбами проход наверх, о котором нам сообщил Дикон.
— Думаете, он ведет туда, где гребень расширяется, превращаясь в похожий на гриб камень?
— Да, — коротко ответил Ричард.
Впервые привязавшись к одной веревке — на этот раз Дикон использовал настоящий, надежный узел «восьмерка», — мы стали карабкаться вверх, к Северо-Восточному гребню. Опираясь на зубья «кошек», по очереди взобрались на узкую кромку гребня.
Солнце уже миновало зенит. Ветер стал еще сильнее и холоднее. Двояковыпуклая облачная шапка вокруг вершины Эвереста превратилась в огромную серую массу, словно навалившуюся на гору с одной стороны, напомнив мне сбившуюся набок шерстяную шапочку на трупе Сэнди Ирвина.
Мы были слишком заняты, чтобы радоваться чудесной горизонтальной площадке на кромке гребня, прямо перед необычным, похожим на гриб камнем. Я знал, что такие выступы с массивной верхней частью, результат тектонической деятельности и ветра, принято называть столбами. Но самым главным был вовсе не этот дурацкий камень. После многих миль крутых и скользких каменных плит и скал заснеженная, но относительно ровная площадка по обе стороны грибовидного камня — приблизительно восемь футов шириной и двенадцать длиной — показалась всем нам огромным, безопасным футбольным полем.
— Идеальное место для лагеря, — сказал Дикон.
— Должно быть, ты шутишь. — Я продолжал кашлять, при каждом приступе снимая маску. — Мы забрались выше двадцати восьми тысяч футов.
Наши сердца были расширены, мышцы ослабели, почки, желудки и другие внутренние органы отказывались выполнять свою работу, кровь загустела, и в ней в любой момент могли образоваться тромбы; красные кровяные тельца не получали необходимого кислорода, мозг требовал его и работал как автомобиль на последних каплях бензина в баке. Мы были в нескольких дюймах, в переносном смысле, от переохлаждения — с его многочисленными ужасными симптомами, в том числе беспричинной агрессивностью и непреодолимым желанием сорвать с себя одежду, а не только вероятностью заснуть и замерзнуть насмерть, — а также в нескольких дюймах от 9000-футового обрыва с южной стороны и в нескольких футах от 10 000-футового обрыва с северной стороны.
Но в тот момент мы были очень счастливы. Вооруженных немцев не было видно, и мы достигли ближайшей поставленной цели.
Возможно, Дикон был прав. Это превосходное место для седьмого лагеря. С помощью баллонов с кислородом здесь можно неплохо выспаться —
