У меня мелькнула мысль, что Реджи намекает на жадность евреев, способных за деньги на что угодно — разумеется, ни в Гарварде, ни у себя в Бостоне мне не приходилось общаться с евреями, — но потом я вспомнил, что нацисты не испытывают особой любви к евреям, даже к немецким или австрийским. Однако этот подонок Гитлер развлекался с еврейскими мальчиками — на снимках все, кроме взрослого нациста, были обрезанными. Бессмыслица какая-то. Все это просто…
— Курт Майер был также одним из самых смелых людей, с которыми работал мой кузен Персиваль, — продолжила Реджи. — А Перси имел дело с сотнями смельчаков, большинство из которых погибли ужасной смертью.
Мне нечего было ответить.
— Вот так, — заключила леди Бромли-Монфор, продолжившая обыскивать карманы кузена после того, как отложила пистолет, которым угрожала меня убить.
Она вытащила сложенный квадратик зеленого шелка, который я поначалу принял за изящный носовой платок, вроде того, что мы нашли на теле Джорджа Мэллори. Но Реджи развернула ткань, и это оказался флаг размерами три на четыре фута, с битвой грифона и орла над средневековым копьем.
Я видел этот флаг — только гораздо больше — реющим над родовым поместьем, когда мы приезжали с визитом к леди Бромли.
— Неужели ваш кузен и вправду полагал, что он и этот… мальчик… могут покорить вершину Эвереста? — спросил Дикон.
— Очевидно, у них не оставалось выбора, кроме как подниматься выше и выше, спасаясь от преследовавших их нацистов, — ответ Реджи прозвучал довольно резко. — От экспедиции Мэллори и Ирвина остались закрепленные веревки и нетронутые лагеря, и это давало им шанс. Но немцы оказались превосходными альпинистами. И все же… Перси вкладывал в то, что делал, все свои силы, и поэтому
— Никто ничего не покорит, если мы не поторопимся. — Жан-Клоду пришлось перекрикивать рев ветра.
Пока мы разглядывали порнографию, болтали и решали, не убить ли нам друг друга, француз достал из рюкзака бинокль, подошел к южному склону гребня, заснеженному и опасному, и стал смотреть вниз и назад, в ту сторону, откуда мы пришли.
— В данный момент боши заняты проблемой «слепого шага», — сообщил он нам. — Будут здесь минут через тридцать или даже меньше, в зависимости от искусства герра Зигля. Предлагаю закончить здесь все дела и уходить.
— Куда уходить? — с трудом выговорил я между двумя жуткими приступами кашля. Я не сомневался, что мне нужно вниз, где менее разреженный воздух позволит мне дышать даже с этими осколками панциря и клешнями омара, застрявшими у меня в горле.
Дикон повернул голову и посмотрел направо и вверх, а затем еще выше, на устрашающую громаду второй ступени всего в сотне метров от нас. А над этой непреодолимой — или так только казалось — второй ступенью возвышалась вершина Эвереста, словно выдыхавшая двадцатимильный клубящийся шлейф, уносимый ветром.
Глава 19
Вторая половина пути между первой и второй ступенями была такой же неизведанной и опасной, как первая.
Череда острых и зазубренных выступов, скользких камней и снежных бугров делала саму кромку гребня непроходимой, и поэтому Дикон — он был лидирующим в связке, состоящей теперь из нас всех, — прокладывал тропу по снегу в десяти футах ниже продуваемой ветром кромки гребня, над Северной стеной и Большим ущельем со стороны ледника Восточный Ронгбук. Риск увеличивался с каждым шагом — снег под ногами Дикона то и дело соскальзывал со склона на несколько дюймов или даже футов, пока не уплотнялся в неустойчивую опору, останавливающую падение, и мы все затаивали дыхание. В таком положении страховка, которую мы могли предложить, не стоила и ломаного гроша.
Мы не оглядывались на преследовавших нас пятерых немцев, но чувствовали, что они буквально дышат нам в спину. Последнее, что видел Жан-Клод в свой бинокль, пока остальные готовили Перси и Курта Майера к «похоронам», был немецкий лидер — мы по-прежнему думали, что это Бруно Зигль, — который сумел перебраться через гладкий вертикальный выступ и теперь закреплял веревку для своих партнеров. Очевидно, Зигль был самым опытным из пяти немецких альпинистов, и мы радовались, что остальные немного замедляют его продвижение.
Но недостаточно.
Затем Жан-Клод вернулся к нам, и мы собрались у тел Майера и Бромли.
Реджи произнесла краткую молитву, и я удивился, когда Дикон стал повторять слова вслед за ней. Много лет спустя я заглянул в текст англиканской заупокойной службы и в молитвенник и увидел, что Реджи кое-то изменила, но Дикон, по всей видимости, так часто произносил эти слова над погибшими в бою товарищами, что без труда следовал за всеми пропусками и отклонениями. Как бы то ни было, все это выглядело вполне уместно — хотя и слишком
