Возможно.
Сидящий за рулем Дикон улыбается, и Жан-Клод на переднем пассажирском сиденье тоже улыбается, склонив голову набок и ловя ветер, словно собака; я решаю присоединиться к их радости.
Мы понятия не имеем, что нас ждет.
В конце лета и осенью 1924 года в память о Мэллори и Ирвине отслужили множество заупокойных служб, но самая главная, наверное, состоялась 17 октября в соборе Св. Павла. Туда пускали только по приглашению, и из нашей маленькой группы его получил один Дикон. Он идет в собор, но нам почти ничего не рассказывает — однако лондонские газеты заполнены подробностями панегирика, произнесенного епископом Честера. Свою речь епископ заканчивает адаптированной библейской цитатой из плачевной песни царя Давида: «Джордж Мэллори и Эндрю Ирвин, любезные и согласные в жизни своей, не разлучились и в смерти своей».
На следующий день Жан-Клод замечает, что если — а скорее всего, так и случилось — один из них упал первым при подъеме или спуске, то в последние минуты или часы они точно были разлучены.
Во время епископского панегирика смерть лорда Персиваля и Курта Майера упоминалась лишь один раз — «мы помним и других, которые погибли на горе в том же месяце», — а леди Бромли летом и осенью не заказывала заупокойную службу по сыну (возможно, потому что она все еще верит, что он жив где-то на горе Эверест или на леднике Ронгбук внизу, и действительно верит, что мы трое найдем и вызволим его через год после его исчезновения). Леди Бромли убеждала Дикона начать экспедицию осенью 1924 года и попытаться провести «спасательную» операцию зимой, однако он убедил ее, что зима в Гималаях делает абсолютно недоступными и саму гору, и подходы к ней. В глубине души леди Бромли — даже несмотря на шок и временную неустойчивость психики — понимает, что наша экспедиция весной и летом следующего, 1925 года будет в лучшем случае попыткой
Тем же вечером, 17 октября, состоялся прием в память Мэллори и Ирвина, на который Дикон приводит Же-Ка и меня, хотя народу было столько, что организаторам пришлось арендовать Королевский Альберт-холл. Королевское географическое общество и его Альпийский клуб устроили совместное собрание, чтобы «заслушать отчет об экспедиции 1924 года на гору Эверест». Сказать, что собравшиеся — в основном альпинисты и толпа репортеров — проявляют живейший интерес, значит ничего не сказать.
Последним пунктом стоит отчет альпиниста, фотографа и геолога Ноэля Оделла — многие считали, что именно он, а не юный Ирвин, был партнером Мэллори в той последней попытке покорить вершину, — который рассказывает о своих попытках дождаться пропавших альпинистов в высокогорном лагере, а также о том, что он последний раз видел их со своего места между четвертым и пятым лагерями, когда небо ненадолго очистилось от облаков, хотя Оделл, похоже, временами путается — например, где именно он видел «две черные движущиеся точки», на снежном поле над «первой ступенью» вдоль Северо- Восточного гребня, над «второй ступенью», или даже над меньшей по размеру «третьей ступенью» и на «пирамиде снежных полей», подступающих к самой вершине.
«Остается вопрос о том, — пишет в своем отчете Оделл, — была ли покорена вершина. Он должен быть оставлен без ответа, поскольку никаких прямых свидетельств нет. Но с учетом всех обстоятельств… и принимая во внимание место, где их видели в последний раз, я думаю, существует большая вероятность, что Мэллори и Ирвину сопутствовал успех. На этом я должен остановиться».
Эти слова вызывают перешептывание и негромкие разговоры в толпе лучших английских альпинистов. Многие из них — даже некоторые из товарищей Мэллори и Ирвина по экспедиции — не верят, что свидетельства указывают на покорение вершины двумя смельчаками. Даже если Оделл не ошибся и действительно видел их, было уже поздно для успешной попытки восхождения — пришлось бы спускаться в темноте, — и в такой поздний час их кислородные баллоны были бы почти или совсем пустыми. Поэтому, по мнению большинства альпинистов мирового класса, собравшихся в тот вечер в Альберт-холле, Мэллори и Ирвин продвинулись слишком далеко и слишком поздно, попытались спуститься в темноте — возможно, так и не сумев приблизиться к вершине, — и оба сорвались и разбились насмерть на Северной стене той темной, ветреной и по-лунному холодной ночью где-то там, на высоте более 27 000 футов, а возможно, в непригодном для дыхания, разреженном, как на Марсе, воздухе, на высоте 28 000 футов.
Но я помню, что отчет Оделла вызвал мощную волну возражений, когда тот закончил его словами, что, по его мнению, двое альпинистов умерли от переохлаждения.
Дело в том, что «переохлаждение» — недостаточно благородная смерть для этих двух национальных героев, этих обычных людей, которые быстро превращались в английскую легенду; даже иностранные альпинисты, знавшие Мэллори и поднимавшиеся с ним в горы — люди, обладающие иммунитетом к патриотической лихорадке, охватившей Альберт-холл тем октябрьским вечером, — не верили, что он или, если уж на то пошло, Сэнди Ирвин были настолько глупы, чтобы умереть от переохлаждения. Большинство альпинистов, которых мы слышали после собрания, высказывали предположение, что один из двух пропавших — почти наверняка Ирвин — сорвался в пропасть, вероятно, во время спуска с вершины или высшей точки, на которую они поднялись в тот
