— Да. — Усмехнувшись, мистер Перри скрестил руки на груди, и я снова поразился, какие сильные у него предплечья. На них были заметны несколько шрамов. Старых шрамов. — Но осенью, прежде чем стало совсем холодно, я каждый день вдыхал невыносимую вонь помета из колонии пингвинов.
— Наверное, это выглядело как настоящее наказание, — повторил я, с ужасом представляя подобную изоляцию и чувствуя настоящий гнев из-за мелочности адмирала Бэрда. — Я имею в виду не помет. Чувство, что вы в одиночном заключении.
В ответ Перри лишь улыбнулся.
— А мне нравилось, — сказал он. — Те зимние месяцы в хижине Шеклтона были одними из лучших дней в моей жизни. Конечно, одиноко и холодно… временами очень холодно, поскольку хижина на мысе Ройдс не была предназначена для обогрева всего одного человека, и ветер каждый день находил дорогу через тысячи щелей и трещин… но чудесно. С помощью брезента и старых ящиков Шеклтона я соорудил у двери маленькое убежище, где мог поддерживать тепло, хотя иногда по утрам мех росомахи вокруг отверстия в моем спальном мешке покрывался инеем. Но само ощущение… просто чудесное. Необыкновенное.
— Той зимой вы покоряли горы? — спросил я и тут же сообразил, что вопрос глупый. Кто полезет на горы в полной темноте и при температуре минус шестьдесят или минус семьдесят?
Удивительно, но Перри снова кивнул.
— Люди Шеклтона взбирались на гору Эребус — по крайней мере, на край вулканического кратера — в тысяча девятьсот восьмом, — сказал он. — Я поднимался на вершину трижды, разными маршрутами. Один раз ночью. Да, считается, что первое зимнее восхождение на Эребус совершил британский альпинист Роджер Майер всего шесть лет назад, в тысяча девятьсот восемьдесят шестом, но зимой тридцать пятого я дважды поднимался на вершину вулкана. Не думаю, что это есть хотя бы в одном справочнике. Наверное, я не рассказал об этом никому, кто мог бы это записать.
Он умолк, и я тоже молчал, снова задавая себе вопрос, не разыгрывает ли меня этот чудесный старик. Затем он встал, взял старый ледоруб с деревянной ручкой и сказал:
— Всего несколько месяцев назад… минувшим январем… арматурщик со станции Мак-Мердо, парень по имени Чарльз Блэкмер, совершил одиночное восхождение на гору Эребус за семнадцать часов. Об этом писали разные альпинистские журналы, поскольку он установил официальный рекорд. Улучшил старый на много часов.
— А вы отмечали время подъема на гору пятьюдесятью шестью годами раньше? — спросил я.
Мистер Перри улыбнулся.
— Тринадцать часов и десять минут. Правда, это было уже не первое восхождение. — Он рассмеялся и покачал головой. — Но вам это ничем не поможет, Дэн. Что вы хотите знать об исследовании Южного полюса?
Я вздохнул, понимая, что совсем не подготовился к интервью. (И в определенной степени к разговору вообще.)
— А что вы можете мне рассказать? — спросил я. — То, что нельзя найти в книгах.
Перри потер подбородок. Послышался шорох седой щетины.
— Понимаете, — тихо сказал он, — когда смотришь на звезды у горизонта… особенно в сильный холод… они как будто дрожат… прыгают влево, затем вправо… и одновременно колеблются вверх-вниз. Думаю, это как-то связано с массами очень холодного воздуха над землей и замерзшим морем, которые действуют как подвижные линзы…
Я лихорадочно записывал.
Мистер Перри усмехнулся.
— Неужели эта банальность действительно поможет написать роман?
— Заранее неизвестно, — ответил я, продолжая писать.
Как выяснилось, прыгающие у горизонта звезды появились в предложении, занимавшем конец первой и начало второй страницы моего романа «Террор», который вышел шестнадцать лет спустя и был посвящен неудачной попытке сэра Джона Франклина пройти Северо-Западным проходом, а вовсе не Антарктике.
Но мистер Перри умер от рака задолго до того, как был опубликован «Террор».
Впоследствии я выяснил, что мистер Перри участвовал в нескольких знаменитых восхождениях, а также в экспедициях на Аляску, в Южную Америку и восхождениях на К2,[4] а не только в трехгодичной экспедиции к Южному полюсу, которую мы обсуждали в тот летний день 1991 года. Наше «интервью» — по большей части милый разговор о путешествиях, храбрости, дружбе, жизни, смерти и судьбе — длилось несколько часов. И я так и не задал самого главного вопроса: вопроса о том, что он пережил в Гималаях в 1925 году.
Могу сказать, что к концу нашего разговора мистер Перри устал. Дыхание у него стало хриплым.
Увидев, что я это заметил, он сказал:
— Зимой мне удалили часть легкого. Рак. Второе, вероятно, тоже поражено, но метастазы распространились везде, так что добьют меня не легкие.
