— Убирайся, — прошипела я сквозь зубы, начиная терять самообладание. Мы всего неделю назад отбыли наказание за драку в столовой, не хватало еще схлопотать очередное перед самым праздником.
— И не подумаю.
— Янтарь, я прошу по-хорошему.
— Мне не терпится увидеть, как ты это делаешь по-плохому, — заверил он меня.
Нет, честное слово! Есть предел моему терпению!
Я знала, что ледяные стрелы он остановит без труда. На то и был расчет: разом обернувшееся талой водой оружие начало стремительно замерзать на полу и, пока Янтарь шутя отбивался от летящих на него осколков льда, подбираться к его ногам, почти незаметно карабкаясь по штанине хрупким, полупрозрачным вьюнком, чей шип внезапно уперся ему в горло, легонько прокалывая кожу.
Парень изумленно замер, не гася пляшущие в руке языки пламени. По шее скользнула крохотная алая капля, теряясь в вороте рубашки.
— Льдянка! — испуганно вскрикнула Капля. — Ты что творишь?
— Он сам напросился, — прошипела я, стискивая кулаки.
В золотистых глазах растерянность вдруг сменилась ехидством, пылающие в руке язычки скользнули ему под рукав, и спустя несколько мгновений мой вьюнок уже таял под жарким напором. За спиной взвилась огненная стена, я отскочила подальше от палящего жара, отвлекаясь от противника, чем он и воспользовался, чтобы ухватить меня за руку и, дернув на себя, прижать к стене. Огненный шар, грозящий опалить волосы, а то и наградить немаленьким ожогом, завис в паре лайнов[1] от лица.
— Сама напросилась. — Его губы расплылись в самодовольной усмешке.
Он стоял совсем близко, не касаясь, но я даже вдохнуть толком не могла, опасаясь задеть его грудью.
— Отвали, — буркнула я, отворачиваясь. И от шара, и от этой ухмыляющейся физиономии. В ноздри бил раздражающе-знакомый запах — сушеной травы и меда, отдающий легкой горчинкой полыни. Очень приятный, в общем-то, запах, если бы он не принадлежал самому ненавистному на свете человеку.
— Не надоело проигрывать? Когда ты уже сдашься, Ледышка? — Дыхание шевельнуло мне волосы у уха, вызывая дрожь омерзения.
— Никогда, — отчеканила я, сгибая колено.
Янтарь скривился, сдавленно охнув, а по коридору разлетелось грозное ректорское:
— Опять?! Да сколько же можно терпеть ваши выходки? В мой кабинет! Оба! Живо!
Мы даже не пытались сделать вид, что раскаялись и нам стыдно. Во-первых, мы не раскаялись совершенно, во-вторых, потому что стыдно было только мне, и вовсе не за драку с Янтарем, а за очередное в ней поражение.
Из-за угла высовывалась виноватая мордашка Капли. Так вот кого можно поблагодарить за грядущее наказание. Наверняка побоялась, что мы опять увлечемся и оба окажемся в больничном крыле. Такое тоже бывало. Вот только тогда во всем виноват был туповатый дружок Янтаря, а не кто-то из нас.
До кабинета мы дошли молча. Ректор нам компанию не составил, велев его дожидаться столько, сколько потребуется. Наказание таким образом начинает, ага. Все надеется, что если мы будем больше времени проводить вдвоем, то или спустим уже пар, или, чем Злотвер [2] не шутит, подружимся. Смешно. Семь лет почти прошло, а он все еще в это верит.
На входе в ректорский кабинет Янтарь галантно распахнул передо мной дверь. Я не упустила возможности пройтись ему по ноге, а в ответ получила болезненный рывок за косу.
— Где ваши манеры, ваше ледяное магичество? — ядовито поинтересовался он, проходя мимо ректорского стола и усаживаясь на подоконник.
— Вы их лично закопали, ваше огненное магичество, — в тон ему отозвалась я, плюхаясь в кресло для посетителей — жесткое и неудобное. Безуспешно поерзав, я забралась в него с ногами, поджав их под себя.
Нас, бывало, так называли. Огненный король и Ледяная принцесса Тароса[3]. Любой школе нужны кумиры. Янтарь им был всегда и везде благодаря яркой шевелюре и незаурядной способности лезть куда надо и не надо, а мне просто не повезло. Я настолько активно вставляла ему палки в колеса, что невольно стала, если можно так выразиться, лидером оппозиции. Двое едва ли не самых одаренных учеников потока, вечно враждующие между собой, — лучших кандидатур не найти! И пусть я временами жалела, что вообще ввязалась в это противостояние, и мечтала, чтобы Янтарь просто про меня внезапно позабыл, уступать и признавать поражение не собиралась.
Я недовольно покосилась на четкий профиль, подсвеченный голубоватым светом приближающихся сумерек. Рыжие лохмы, сверкающие огненными сполохами на солнце, глаза, словно и впрямь кусочки темного янтаря. Когда он был задумчиво серьезен, как сейчас, черты лица исполнялись возвышенного благородства — сказывалась все-таки кровь предков. Но гораздо чаще на этой физиономии можно было наблюдать язвительную бесовскую ухмылку, в которой не было ни следа благородства. Серьезно, что в нем такого, о чем можно вздыхать долгими зимними и короткими летними ночами, тоскливо глядя на луну?
А ведь вздыхают. И страшно мне завидуют, не понимая, почему я так упорно отталкиваю его «внимание». Кто внушил этим дурочкам, что дергающий
