Глава 17
Солнце коснулось горизонта, и лес окрасился в багровый цвет. Настоящий кровавый закат, по-другому не назовешь, а крови сегодня пролилось – море.
Где-то еще вспыхивали яростные схватки, но исход битвы был ясен – орда уничтожена. Истребления смогли избежать лишь считанные десятки кочевников, которые нашли спасение в лесу. Теперь в родные степи вернутся немногие. Не биты остались мелкие отряды фуражиров и более крупные отряды дозоров. Пусть это заботит великого князя. У меня уже нет на это сил. От дружины осталось полторы сотни, и половина ратников изранены сильно. Но сколько именно – мне неизвестно. Финал сражения застал меня у лесной опушки. По мере того как из меня испарялся адреналин, наваливалась дикая усталость. Конечности тяжелели так стремительно, что казалось, к рукам и ногам привязали по пушке, а потом еще три оставшихся ствола нагрузили в довесок на плечи. Я присел на бревно и стал смотреть на поле.
В сумерках, словно тени, бродили забрызганные кровью ратники, осторожно переступая через трупы, вглядываясь – и не узнавая друг друга. Рядом остановился один из них. Ратник поворачивается, смотрит, но я не узнаю его.
– Кто ты?
Он поднимает руку и проводит ею по лицу, вытирая кровь, но еще больше размазывает ее.
– Лисин Илья, княже, – хрипит парень и ставит щит к ноге. Мой щит. С прорубами и следами от стрел. Георгий Победоносец на нем только угадывается. – Хороший щит, княже, крепкий.
– Он твой, Илья. Теперь твой… ты со щитом… мы все со щитом…
На мое плечо легла рука. Это подошел, покачиваясь, Кубин.
– А ведь мы сделали это, Володя, – произнес дед Матвей, – все-таки сделали!
Скукожившись на один бок, Кубин оперся на ратовище копья.
– Ох, досталось мне – весь бок изодрали.
Да, мы победили. И цена победы тяжела. Много бояр и новиков погибло.
Кубин скрипнул зубами, еще больше навалился на ратовище, а затем и вовсе съехал вниз. Я подхватил деда Матвея и провел рукой по разодранной брони – кровь обильно потекла по пальцам. В толчее сражения не знаешь, откуда придет удар. Деду Матвею не повезло – он был на самом фланге атакующей конницы, и, когда монголы попытались прорваться на поле, ударив нам в бок, вот тогда Кубин и получил удар копьем. Я осмотрел рану. Острие соскользнуло с пластины, разорвало плетение, прорезало толстый поддоспешник и достало до тела. Если бы не дополнительные пластины, то Кубин сразу был бы убит.
Мы осторожно сняли с деда Матвея всю бронь, перевязали и положили на носилки, укрыв овчиной.
– Похоже, все, Володя. Это был мой последний бой, – дед Матвей тяжело вздохнул. – Сил не осталось.
– Странно мне слышать такие пораженческие слова от боевого офицера, – сказал я, присев рядом. – Поживешь еще.
Вдруг я услышал смех, даже не смех – хохот. Настолько дикий и неуместный, что от негодования боль и тяжесть куда-то испарились. Встал, всматриваясь в сумерки.
К нам двигалась группа всадников, среди которых я увидел веселящегося Великого Князя. Обознаться невозможно – работу маленького кузнеца узнаешь из тысячи. Да и щит его тоже. Полная копия нашего, только в центре вместо бронзы – позолота и герб. Особого вопроса, что изобразить на щите Великого Князя, не стояло. На щите основателя Нижнего Новгорода вычеканили нижегородского оленя. Все равно герб Владимира – лев с короной и серебряным крестом – пока неизвестен.
В свите Великого Князя два десятка всадников, очевидно, князей и знатных бояр. Ага, вот и Дорофей Семенович рядом с «боссом», и Владимир Юрьевич следом едет…
И во всей этой группе высшего руководства Руси только двое не принимали участие в битве. По доспехам видно. Это Великий Князь и новик, почти мальчишка. Наверное, княжеский сын.
И вновь хохот. Что может быть смешного среди моря крови?
Свита лишь улыбается на слова Великого Князя, смеется только Юрий Всеволодович. Но не все в этой компании веселы. Княжич хмурится, около него знатный боярин, или, скорей всего, князь, лет пятидесяти, лицом серьезен. Следом едет новик, тоже смотрит тревожно.
Дорофей Семенович склонился к Юрию Всеволодовичу и что-то прошептал. Великий Князь прервал свой хохот, нашел глазами меня и воскликнул:
– Долгие лета князю Керженскому!
– Долгие лета! – подхватили все.
– И тебе, Юрий Всеволодович, – киваю я, – и вам, князья, долгих лет.
