– Я имею в виду помойки, – объяснил Викентий Иванович. – Да, да, помойки, которые, как и голод, существовали и существуют всегда и везде на земле. Порой они были единственным спасением нищих от голодной смерти… (уж кому-кому, а бывшему Федуле-то мог бы этого и не объяснять; без помоек все мазурики давно бы перемёрли). Но помойки тоже не всегда могли оставаться без хозяина, – продолжал Викентий Иванович, – поэтому с некоторых пор возникла династия, такая же, видимо, древняя, как династия королей нищих. Это династия императоров помоек, и нынче ее возглавляет некий Фома. Вместе они представляют силищу, равной которой не было и нет.
– А от Тайного-то Суда что им нужно? – нахмурился Викентий.
– То-то и оно – пока это не ясно. Но одно нападение уже было, так что имей в виду, отныне мы пребываем на чрезвычайном положении, нужна ежесекундная бдительность. Те, с кем мы столкнулись, намного сильнее нас.
Младший Викентий долго молчал, прежде чем решился спросить:
– А вы сами их видели? Ну, тех короля с императором?
– Не только видел, – вздохнул Викентий Иванович, – но даже один раз привелось побывать в их логове, и такого там насмотрелся!.. Не приведи господь оказаться там еще раз!
Объяснять, чего он там навидался, не стал. И Викентий-младший не спрашивал. Понимал одно: уж если бесстрашный Викентий Иванович так говорит, то, видно, жуть там была и впрямь трудноописуемая.
– Но боюсь, – после молчания добавил тот, – если они сами ко мне заявятся – будет еще хуже… – И повторил: – Так ты понял меня? Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!
Викентий-младший лишь кивнул, а про себя подумал: надо срочно взять тот наган.
Викентий Иванович оружия ему не давал. Да при его нынешних навыках оружие ему было, в общем, без надобности, но наган-то как раз имелся. Еще будучи Федулой, он его во время облавы на Сухаревке под кустами нашел. Тогда же его, завернув в промасленную ветошь, зарыл в земле на другом конце города.
– Я отойду? – сказал он. – Через час буду.
– Давай, – согласился Викентий Иванович. – Только помни…
– Ага, бдительность, – кивнул он и вышел.
Ах, если б знать!..
Место, где зарыл наган, отыскал сразу. Имея его при себе, почувствовал себя намного спокойнее и заспешил назад, на Мясницкую. И вот же! Ничего сердце не подсказывало в тот миг…
Вот когда оно сжалось – когда он, войдя в дом, уловил странный, неприятный запах. Пахло почему-то квашеной капустой, нечистым человеческим телом и протухшей помойкой. Не могло в доме у Викентия Ивановича пахнуть так!..
– Это я! – крикнул он с порога.
Но ответа не последовало.
Теперь уже сердце колотилось вовсю. С наганом в кармане, держа палец на спусковом крючке, он двинулся к спальне – именно в той стороне квартиры этот мерзкий запах был особенно силен.
Наконец открыл дверь спальни – и тут увидел…
Странно, что не свалился в обморок. Ибо ничего страшнее он не видел никогда…
На пол натекло много крови, и она еще продолжала течь…
Викентий Иванович был распят на стене – руки и ноги прибиты толстыми строительными костылями. А пятый костыль торчал у него из груди, с него-то кровь и лилась струйкой на пол.
Викентий-младший был уверен, что Непомнящий уже мертв, поэтому метнулся не к нему, а к окну, с наганом наизготовку: вдруг успеет увидеть кого- нибудь из гадов, сотворивших это.
Однако увидел совсем не их. От дома уходил очкастый математик Васильцев. Но уж он-то к этому явно был не причастен – уж больно ошарашенный имел вид.
И тут Викентий Иванович вдруг подал голос – совсем слабый, едва слышимый:
– Теперь ты – за меня… – проговорил он.
И после этих слов замолк уже навсегда.
Что он тогда имел в виду? Ты за меня отомстишь? Или, может, – теперь ты будешь за меня палачом Тайного Суда?
Викентий (теперь уже единственный) считал, что этими словами ему передано и то и другое: и обязанность отомстить, и право быть отныне палачом Суда.
После того, как сбежал от недавней облавы, он сменил место своего обитания на заброшенную пригородную дачу и теперь перед сном опять и опять вспоминал ту жуткую картину и те последние слова своего отца (он уже и в мыслях только так именовал Викентия Ивановича).
