постороннему глазу отметина, придавала его губе статус 'освященной ее касанием'. Он с жадностью проводил по ней языком, испуская флюиды самца вышедшего на охоту за самкой. 'Китаянка' принимала его сигналы. 'За ней часто ухаживали, она принимает это как должное. Отказа не будет' – решил Джованни. По случаю вашего согласия быть моим гидом, предлагаю обменяться визитными картами. У вас нет карты? Прошу вас, запишите на моей карточке номер вашего телефона. Благодарю вас и смею заверить, что не буду злоупотреблять вашей благосклонностью. Как мило. Как грустно, что вечер заканчивается. До свидания. Дружеский поцелуй в гладкую щеку.
Джованни унес с собой тонкий запах ее пудры, обжигающую царапинку на губе и воспоминание о тонких руках прикасавшихся к нему с неиспытанной в настоящей жизни нежностью.
Она прошла в ванную комнату, на ходу сбрасывая туфли, платье и белье. Скорее в душ, скорее смыть следы прикосновений Маурицио. Он не был ей противен, но она привыкла освобождаться от чужих следов на ее теле, сразу, как только покидала своих любовников. Она не понимала, как можно спокойно засыпать, когда твои губы, руки, волосы пахнут другим человеком, кожа сохраняет тонкую высохшую пленку выделений чужого тела. Ее любовник пытался убедить Виолетту, что это наивысшее наслаждение ощущать присутствие возлюбленной, даже если она уже покинула твое ложе. Виолетта не поняла. Маурицио сказал, что никогда Виолетте не стать хорошей любовницей, слишком она брезглива. Виолетта усмехнулась. Зачем ей быть хорошей любовницей? Это скорее распространяется на мужчин, она же позволяет себя любить, готова терпеть чужие губы на коже, чужой орган в ее лоне, но как только заканчивается срок любви, увольте, сразу в душ и никаких проволочек! Она, не торопясь, наносила розовый гель на влажное тело. Душ, принятый в номере Маурицио, не принес облегчения, она все еще ощущала запах его одеколона.
Завернувшись в теплый махровый халат, она приоткрыла дверь в комнату. Проникший свет открыл ей вид на не разобранную, пустующую постель Лады.
– Дьявол! Куда она подевалась? Неуправляемая девица. Не могла осадить этого наглеца Джованни, он просто ел ее глазами, да и выпила прилично, хохотала на весь ресторан над его плоскими шутками. Не с ним ли она улепетнула?
Московские агентства предпочитали экзотическую внешность, в виду явного перебора европейских лиц. Большим спросом пользовались бурятки, казашки, миловидные татарочки и прочие национальности когда-то огромной страны СССР. Внешность Лады устраивала администрацию агентства, но в последнее время к ней стали пристальней присматриваться в виду ее изможденного вида. Когда Лада с опозданием влетела в кабинет линейного менеджера, то удостоилась разгневанного взгляда.
– Это неприемлемо, – выразил свое мнение молодой, но уже опытный менеджер.
– Прошу прощения, трафик. Толенька, ты же знаешь какие нынче в Москве пробки.
– Зная это, я выезжаю на час раньше, что и тебе советую. Лада в последний раз я прикрываю твое опоздание. Быстро в примерочную.
Лада выразительно чмокнула воздух и быстро зашагала к шумному вытянутому в длину помещению с большими светлыми окнами. Галдели все. От дизайнеров и моделей, до автора коллекции с громкой фамилией Халтурин. Несмотря на двусмысленное значение его фамилии, работы мастера были великолепны, и каждая уважающая себя модель старалась попасть в число участниц показа. Шла генеральная репетиция, и каждая модель должна была показать свое мастерство. Лада быстро исчезла в водовороте лиц и ярких цветов тканей. Ее немного мучила совесть, за то, что она не сдержала слово данное Виолетте. После того, как подруга и Маурицио, пожелав ей спокойной ночи, отправились в гостиницу итальянца, она не смогла заставить себя лечь в постель и отправилась в клуб. Результатом явился четырехчасовой сон, похмелье и таблетки. Все как всегда. Ветка смотрела на нее с укором, но больше ничего не говорила. 'Что толку, все равно бы не послушала!'.
Несколько часов заняло наложение макияжа, прическа и пять дефиле. В этой круговерти она ответила на звонок вчерашнего нового знакомого. Джованни Ризио, тридцатилетнего бизнесмена и любителя миланских ночных клубов.
– О'кей, Джованни. Вечер у меня свободен. Нет, за мной заезжать не надо.
Встретимся на Проспекте Мира, у 'Цеппелина'.
'Частный аэроклуб Цеппелин' один их самых модных и престижных ночных клубов Москвы. Не зря Лада дружила с обслуживающим персоналом клубов, для прохода в Цеппелин ей понадобился всего лишь звонок. В Цеппелине действует строгий фейс-контроль, предпочтение отдается владельцам клубных карт и знаменитостям. Она хотела ошеломить Джованни роскошью и комфортом Цеппелина. Джованни понравился клуб, похожий на многоуровневый дирижабль. За зеркальной дверью открывался вид на огромный танцпол, оглушительно звучала музыка хаус. Лада похвасталась Джованни, что присутствовала на выступлении Fatboy Slim, в одно из его недавних посещений Цеппелина. Они танцевали, пили коктейли и отужинали в черно-бежевом ресторане Цеппелина, отдыхая от громкой музыки танцпола. Снова танцпол, от выпитых Маргарит и Дайкири кружилась голова, но Джованни был свеж и, по-видимому, настроен танцевать всю ночь. Лада уже утомилась и предчувствовала, что завтра не сможет встать в положенное время. Она пожаловалась Джованни, что, к сожалению, не может сопровождать его всю ночь, сославшись на усталость, но Джованни подмигнул ей, сказав, что в одну минуту сделает ее самой неутомимой девушкой на танцполе, и за руку увел ее в чиллаут.
Там, на удобном диване, подсвеченном снизу, Джованни просто и открыто предложил ей линию кокаина. Лада и раньше пробовала легкие наркотики, но всегда опасалась попасть в зависимость. Сейчас, чувствуя настойчивость Джованни, и, не желая потерять интересного итальянца, она согласно кивнула головой. Джованни ликовал.
Кокаин придал Ладе веселость и раскрепостил настолько, что когда Джованни пригласил ее к себе, она ответила согласием, стараясь быть благодарной за тонкую белую линию, принесшую всплеск радости и обострившую все чувства.
– Тиночка, радость моя, я тебе конфеток купил, – Роман Израилевич стоял в дверях Валентининой комнаты и держал в руках сверкающую золотом картона и прозрачными лентами коробку конфет.
– Роман Израилевич, шоколад вреден для фигуры. Вы хотите испортить мой рабочий инструмент?
– Моисей, до чего ж хорош инструмент! Но я не испортить, – Роман Израилевич сделал шажок в сторону постели, на которой возлежала Тина, – я хочу, что бы у тебя было хорошее настроение, когда девочки кушают шоколад, у них вырабатывается гормон радости.
– Чему ж радоваться Роман Израилевич? – усмехнувшись, спросила Тина, она любила подразнить своего продюсера. – Опять Сара Абрамовна такие сцены написала, что нормальному человеку и в голову не взбредет! И так на протяжении всего сценария.
Уж вы б ее приструнили, что ли.
– Что ты золотце, – Роман Израилевич сделал еще шажок, – Сара Абрамовна пишет самые лучшие сценарии, и влиять на полет ее фантазии я считаю преступлением, все равно, что зарезать курицу, несущую золотые яйца.
– Эта ваша курица натуральная извращенка! – Тина накрутила на палец ярко рыжий локон.
– Не надо радость моя, – Роман Израилевич присел на краешек постели и плотоядно посмотрел на Тинкины прелести, не прикрытые ничем, – Сара Абрамовна приличная женщина.
– Вот попробовала бы сама в этаких позах…
– Золотце, – голос Романа Израилевича просительно дрогнул, – Сара Абрамовна вдовствует уже лет десять.
– То-то и видно, что отстала от жизни, – довольная Тина сладко потянулась. – Не пристало вдове порно-сценарии, как блинчики стряпать.
– Ты же знаешь, Сара Абрамовна – моя родственница, а я родственников без куска мацы не оставляю, – Он протянул покрытую бледными пигментными пятнами руку к Тинкиному бедру. – А какой талантище! К тому же экономлю на сценаристах.
– Жмоты! Уйду я от вас… Меня сам Калашников в Питер приглашал, – выдала лениво Тина. Рука Романа Израилевича, не дотронувшись до ее бедра, нервно дернулась, словно от ожога.
– Уйдешь, уйдешь. Вот в чем лежишь сейчас, в том и уйдешь, – хищно улыбался он, но по испарине выступившей на лбу, было ясно, что Тинкина угроза испугала его. – В чем мать родила, уйдешь, босиком да по снежку.
– Пугаете вы меня, Роман Израилевич, да я не боюсь. Я своей матери не испугалась, когда к вам
