Выручивший их челн Вишена вытащил далеко на берег и привязал к толстой вербе. Через невидимые щели из него потихоньку вытекала набравшаяся задень вода. Разгулявшийся ветер, дыхание Стрибога, к сумеркам утих, лишь волны ходили по реке, накатываясь с шипением на илистый берег, да мелкой дрожью тряслись листья осин. Небо заволокло низкими тучами, стало душно, как перед грозой.
Путники улеглись у костра. Снопы искр то и дело с треском взлетали вверх и рыжими светляками зависали в неподвижном воздухе.
Тарус размялся немного с мечом в светлом круге, делая резкие выпады и отбивая воображаемые удары; Славута резал из корневища очередную фигурку — он и на это был мастак. Лишь Вишена лениво развалился у огня и отдыхал.
Первым голоса услыхал Тарус. Он замер с мечом в руке и прислушался, похожий на настороженного журавля.
Ниже по течению, в леске, раздавался приглушенный людской говор и смех. Вскинул голову Славута, отложив незаконченную фигурку Даждьбога; приподнялся на локтях Вишена и, переглянувшись с Тарусой, вмиг разбросал костер. Головешки и жар тотчас залили водой из реки.
Ночь сразу навалилась на путников — тучи скрывали луну и звезды — и окутала плотной, как кисель, тьмой. Теперь стало видно зарево походных костров, пробивающееся сквозь жидкие кроны. По-прежнему слышались голоса.
— Славута, — сказал Тарус шепотом, — схоронись здесь и себя не кажи, а мы с Вишеной поглядим, кто это там.
Вишена широко раскрыл глаза, но после яркого света костра почти ничего не видел.
— Дак темень же, глаз выколи, — прошептал он с досадой, — поймают.
— Обернемся волками, — спокойно предложил Тарус, и Вишена вздрогнул от неприятного холодка, прогулявшегося по спине.
Чародей повозился и встал.
— Меч и суму оставь Славуте. Нож, если есть, — тоже. И не пужайся, не подведу.
Вишена повиновался. Отдавая дреговичу меч, он пытливо глянул на изумруды — ни искорки, ничего.
Тарус взял его за руку и увлек за собой. Шли в сторону от реки, долго, казалось — полночи. Вишена то и дело спотыкался, всматриваясь под ноги, и все дивился, что это у него получается тихо. В лесу было еще темнее, но Тарус не сбавлял шаг, волоча беспомощного побратима.
Наконец чародей замер; Вишена, оглядевшись, довольно отметил, что кое-что видит, глаза помалу привыкли к темени. Они стояли на небольшой поляне, а вокруг смыкался черно-непроницаемый лес. Трава под ногами слабо светилась, слева, у самых деревьев, мерцали мертвенно-синим два старых гнилых пня.
— Туда, — прошептал Тарус и двинулся к ним. Какое-то время он переводил взгляд с одного пня на другой, потом полез за пазуху.
Вишена внимал и наблюдал — а что ему еще оставалось? Тарус тем временем вонзил в гладкий срез большего пня нож, по самую рукоятку, прошептал несколько непонятных слов и повернулся к Вишене.
— Делай, как я. И ничего не бойся, понял?
Вишена кивнул. Теперь его даже стало разбирать любопытство.
А чародей отпустил его руку, стал напротив пня и ловко перекувыркнулся через него, как раз над ножом.
Вишена оцепенел.
Тарус упал на все четыре лапы, мучительно вытянулся, махнул хвостом и обратил к Вишене клыкастую морду. Полыхали красным волчьи глаза, а над ними топорщились мохнатые остроконечные уши.
Вишена ошалело таращился на все это, и волк вдруг совсем по-человечьи нетерпеливо дернул головой: «Давай, мол, чего тянешь?»
И Вишена, поборов в груди неприятную пустоту, кувыркнулся следом.
Он рассчитывал встать на ноги, но колени неожиданно подогнулись назад; он упал. Заломило в позвоночнике, заныли кончики пальцев, на миг заволокло алым взгляд, а потом челюсти без боли и без всяких ощущений уползли вперед, перед взором предстала волчья морда, как видит ее волк. Земля приблизилась, Вишена уперся в нее четырьмя лапами и встал. Огляделся недоверчиво. Тело слушалось беспрекословно, словно сидел в нем Вишена не одну тысячу лет. И улыбался рядом, глядя на него, Тарус, скаля мощные зубы лесного хищника.
Теперь Вишена видел далеко вокруг, почти как днем, но перестал различать краски — мех Таруса и листва на деревьях казались ему одноцветными. В нос ударили тысячи запахов, таких разных и выразительных, что Вишена присел от неожиданности. Запахи были большей частью незнакомые.
— Ну, как? — спросил вдруг Тарус.
«Во, дела! Он что же, и говорить может?» — ошалело подумал Вишена, глядя чародею в глаза.
— Конечно могу! — ответил тот. — Так же, как и ты.
Вишена только заморгал.
— Ладно, пошли. По ходу освоишься.
Могучий пепельно-серый зверь развернулся и резво затрусил на знакомый запах дыма, доносящийся со стороны реки. Вишена — такой же крупный матерый волк — побежал следом.
Голова шла кругом. «Волк, я — волк, леший меня забери! Неужто правда?»
— Правда, правда, — не оборачиваясь подтвердил Тарус и добавил ворчливо: — Чего болтаешь, однако? Помолчи.
