враждебности: одиночка городу не угроза, а кроме как в городе, и в немалом, сотнику нечего делать.
— Здоров будь, человече! Кто таков? Куда собрался?
Клим стал, откинув назад отросшие на голове волосы.
Собственно, он хотел показать медальон.
— Взрослеющий я… В город иду.
Сотник хмыкнул. Клим доверчиво захлопал глазами.
— На службу, что ли, целишь?
Клим опустил глаза. Сотник вспомнил, как сам много лет назад пришел в город с юга, как долго все смеялись над его смуглой кожей, и враз смягчился:
— Ладно! Гордей! Подбери!
Худощавый латник, забрав в левую руку и пику, и уздечку, протянул правую Климу. Секунду спустя Клим сидел на лошади позади латника, поправляя съехавшую сумку.
Отряд долго полз вдоль тихого ручья, сотник явно не спешил. Кони понуро плелись, изредка тряся головами и позвякивая сбруей. Наваливался вечер, и Клим уже было решил, что придется еще раз ночевать в лесу, но тут отряд наконец выбрался из чащи. Вдали виднелась городская стена, розоватая в лучах заката.
Сотник вдруг оказался бок о бок с Гордеем и Климом.
— Вот она — Зельга! Гляди. Теперь это и твой город.
Клим кивнул, рассматривая высокие башни, чеканно проступающие на фоне неба.
Кони нетерпеливо зафыркали, предчувствуя близкий отдых, и пошли мелкой рысью. Клим покрепче ухватился свободной рукой за кожаный пояс Гордея.
Ворота вопреки ожиданиям были распахнуты настежь. Видимо, Зельга не боялась мелких врагов, а серьезные редко посещали эти места.
Казармы располагались совсем недалеко от ворот. Латники спешились, лошадей уводили высыпавшие из казарм конюхи. Сотник, на ходу сдирая доспехи, мурлыкал однообразную мелодию; валящееся на булыжник железо подбирал парнишка-оруженосец.
— Где Влад? — зычно осведомился сотник, прервав мурлыканье. От доспехов он освободился, оставшись в кожаных штанах, куртке и добротных яловых сапогах. Из оружия при нем остался меч да кинжал за поясом.
Кто-то из солдат, выбревших на шум, с готовностью сказал:
— Известно где — в таверне. Где ж ему еще быть под вечер?
Сотник нашел глазами Клима.
— Пойдем, парниша. Влад — здешний воевода. С ним и поговоришь.
— Погоди минутку, Хлум, — крикнул от дверей казармы Гордей, держа в охапке свои доспехи. Заходящее Солнце отражалось от гладко отполированных пластин нагрудника. — Сейчас железо отнесу…
Видимо, ему не полагалось оруженосца.
Хлум дошагал до ворот и остановился, извлекая из-под куртки потертый кисет. Двое стражей зашевелили, словно кролики, ноздрями, но сотник добродушно прикрикнул на них:
— Неча, неча, сменитесь — тогда накуритесь.
Стражники с одинаковым вздохом отвернулись, пошевелив пиками. Клим отметил, что дисциплинка тут наличествует, но не тупая, а сознательная.
Гордей скорым шагом приближался к воротам в компании еще двух солдат. Мечи все трое взяли с собой. Клим запомнил это. В городе, где жил он раньше, оружие обычно оставляли в казарме. Здесь было не так. Или в любой момент могло произойти нападение, или просто принято так: каждый город создавал и хранил свои обычаи и традиции.
Город Климу понравился. Улицы не то чтобы сверкали чистотой, но и помоев никто сверху не лил. Дома аккуратные, ограды крашены, люд приветлив, нарядно одет и весел, а это приметы благополучия.
Часы на башне пробили девять; когда эхо от последнего удара колокола впиталось в вечерние городские шумы, Клим услышал песню. Слов было не разобрать, но мотив показался Тереху знакомым. Доносилась она из таверны, что заманчиво распахнула двери как раз напротив башни с часами. Хлум с солдатами шли прямо ко входу.
Над солидной дубовой рамой двери висела потемневшая от времени вывеска, но надпись на ней постоянно подновляли свежей краской.
«Облачный край, — гласила надпись. — Заведение Парфена Хлуса».
Внутри вкусно пахло жареным мясом, пряностями, пивом; за столами сидел народ, выпивал, закусывал, громогласно беседовал и смачно хохотал. Поварята в белых колпаках только и успевали подносить деревянные блюда с жарким. Дюжий молодец, обнаженный по пояс, нес на закорках огромную
