– Править миром будет нелегко. Как и поддерживать порядок среди наших Сестер – тех, кто дожил до этих паршивых времен. Мне нужен тот, кто будет моими глазами и ушами, кто будет творить правосудие и заниматься всеми делами, когда я занята. Я буду в центре паутины, а ты… ты не сядешь на трон вместе со мной, но
Она протянула руку и коснулась бледной щеки королевы, казавшейся в здешнем сумеречном свете белой, как только что выпавший снег.
Королева ничего не сказала.
– Люби меня, – продолжала дева. – Все будут любить меня, и ты, что меня пробудила, должна любить больше всех.
Что-то в сердце королевы шевельнулось. Она снова вспомнила мачеху. Та тоже хотела, чтобы ее обожали. Научиться быть сильной и чувствовать то, что чувствуешь
Глаза девы цветом напоминали утреннее небо.
Она улыбнулась королеве.
Королева не улыбнулась в ответ.
– Вот, – сказала она, поднимая руку. – Это определенно не мое.
Веретено перекочевало к старухе. Та задумчиво взвесила его в руке и принялась разматывать нитку скрюченными от артрита пальцами.
– Это была моя жизнь, – пробормотала она. – Эта нитка была моя чертова, долбаная жизнь…
– Ну да, – сварливо отозвалась дева, – это
Прошли десятилетия, но конец веретена совсем не утратил остроты.
Старуха, которая некогда, давным-давно, была юной принцессой, покрепче взялась за нитку левой рукой, а правой вонзила веретено прямо в цветущую грудь златовласой девы.
Та без особого удовольствия посмотрела на струйку крови, побежавшую по коже и запачкавшую алым белое платье.
– Никакое оружие не в силах причинить мне вреда, – повторила она голосом писклявым и капризным. – Увы и ах. Глядите, это всего лишь царапина.
– А это никакое не оружие, – сказала королева, которая поняла намного больше. – Это твоя собственная магия. И царапины, поверь, более чем достаточно.
Кровь уже впитывалась в нитку, совсем недавно намотанную на веретено, – в нитку, бежавшую к комку шерстяной кудели в руке у старухи.
Дева снова устремила взгляд на платье – алое на белом, – а потом на промокшую от крови нитку.
– Я же всего-навсего укололась, – только и сказала она. В голосе слышалось удивление.
Шум на лестнице приближался: неторопливое, неравномерное шарканье, словно сотни лунатиков упорно взбирались с закрытыми глазами по каменной винтовой лестнице.
Комната была мала, прятаться негде, а окна – две узкие щели в толще безмолвного камня.
Старуха, не спавшая столько десятилетий, старуха, бывшая однажды принцессой, не сводила глаз с юной девы.
– Ты забрала мой сон. Ты крала мои проклятущие сны. Теперь с меня хватит.
Старуха была стара, с пальцами, узловатыми, словно корни боярышника, с длинным носом, с обвисшими веками, но глаза… сквозь ее глаза наружу смотрел кто-то очень юный.
Она покачнулась и упала бы на пол, если бы королева не успела подхватить ее на руки.
Дивясь, как мало в ней весу, королева отнесла ее на кровать и уложила на алое, стеганое, вышитое золотом одеяло. Грудь спящей тихо поднималась и опускалась.
Шум на лестнице стал еще громче. Затем наступила внезапная тишина, а еще через миг раздался многоголосый гомон, словно сто человек заговорили сразу, удивленные, злые и сбитые с толку.
Прелестная дева промолвила:
– Но… – И вот уже ничего прелестного не осталось в ней, как, впрочем, и девического.
Лицо ее утратило всякую свежесть и словно потекло с костей вниз. Неуклюжими, морщинистыми руками она вытащила из-за пояса маленького гнома походный топор и, дрожа, подняла повыше в угрозе.
Королева вынула из ножен меч, немало пострадавший в битве с розами, но бить не стала, а лишь отступила назад.
– Слышишь? – сказала она. – Они просыпаются. Они все уже просыпаются. Расскажи мне еще о молодости, что украла у них. Расскажи мне о красоте и могуществе. Расскажи, как ты умна, твое темнейшество.
Когда люди добрались до комнаты на самом верху башни, они увидали кровать, а на ней – очень старую женщину. Рядом величественно стояла королева, а при ней – троица гномов, которые то трясли головой, то озадаченно чесали в затылке.
