И она неторопливо уплыла на кухню.
Я уселся поблизости от стойки; как и на всех прочих столах, на моем красовались: пара бутылок (стеклянная – для острого соуса и пластмассовая мягкая – для сладкого соуса барбекю); коробка пакетиков с сахаром, на тот случай, если твой чай недостаточно сладкий (не в этой жизни); и рулон бумажных полотенец вместо салфеток. Этот последний элемент – явное новшество, из-за него я немедленно вспомнил своего хозяина ресторана там, дома, и вслед за этим – что этот гад меня уволил. Нечестно, когда тебя увольняют за сделанное в таком подпитии, что ты даже и вспомнить не можешь, что именно сделал. Но, увы, такова жизнь.
Я вытащил телефон (отключил наконец-то автоматическую оповещалку, кто, когда и где упомянул мое имя, но до сих пор время от времени компульсивно шерстил социальные сети на предмет того, что обо мне говорят люди) – сигнала не было. Впрочем, соскучиться я не успел – официантка уже несла мне красный пластмассовый поднос овальной формы, на котором громоздилась куча барбекю («свинины долгого запекания», как зовет ее весь остальной мир), белая булочка и выстланная пергаментной бумагой корзинка кукурузных оладий.
Еда была… черт, я ведь повар, а не кулинарный критик, но я словно ел свои детские воспоминания. Барбекю оказалось запечено до абсолютного совершенства и приправлено так, что ни убавить, ни прибавить; остро-терпкий соус на уксусе идеально сочетался с тающим нежным свиным жирком. Оладьи – еще один кусок рая: продолговатые ломти кукурузного теста, зажаренные в масле, слегка хрустящие снаружи, сладкие и воздушные внутри. В чае оказалось достаточно сахару, чтобы срочно бежать записываться к дантисту на чистку, но даже он (чай, не дантист) был на вкус как дом родной.
Я ел целеустремленно, не отвлекаясь ни на что, потом откинулся на спинку стула и тихо, про себя, рыгнул. Официантка сощурилась на меня от кассы.
– Ты мне кажешься ужасно знакомым, – сказала она. – Ты всегда носил светлые волосы?
– Ох. Нет, не всегда… но если знакомым, то это, видимо… короче, меня недавно показывали по телевизору. Кулинарное реалити-шоу «Прямо в печь».
Моя мимолетная слава не внушила ей особого почтения. Она нахмурилась, и я передвинул планку ее предполагаемого возраста от отметки «тридцать с чем-то» к «сорок с чем-то».
– Пришлось отключить кабельное некоторое время назад, – объяснила она. – Никогда эту передачу не видела. И как, ты выиграл?
Я покачал головой.
– Пришел четвертым. Ссыпался прямиком перед финалом. Этот выпуск как раз на той неделе показывали.
Я надеялся, это не прозвучало слишком уж трагически. Финалистов было трое. Даже те, кто не выиграл, получили какие-то приятные бонусы: деньги, похвальные грамоты, приглашения на будущие показательные выступления участников шоу. Это были действительно хорошие повара, а с одним мы даже дружили (ну, как дружили – примерно как в летнем лагере: жили в одном доме в Нью-Йорке и с тех пор, как разъехались, ни разу на связь не выходили), но не думаю, чтобы кто-то реально готовил лучше, чем я. Я лидировал в гонке и знал это; я выигрывал предварительные туры один за другим… а потом одна- единственная рыбья кость в тарелке у феерически зловредного приглашенного судьи сняла меня с дистанции.
– Погано, – прокомментировала она. – Хотя четвертое место – это тоже хорошо. Я вот четвертых мест никогда не занимала. Может, я тебя в журнале видела или еще где, хотя черт меня побери… Да ну его. Мне вот всегда было интересно: эти телешоу – они настоящие, или все сплошь подстроено, как у рестлеров?
Я замялся, не зная, как ответить, хотя мне уже тысячу раз задавали подобные вопросы.
– Соревнование настоящее, конкурсы и претенденты тоже, хотя они вырезают много скучного, чтобы темп был быстрее и передача казалась увлекательнее. Но то, что люди говорят на экране, по большей части подсказано, а иногда и прямо прописано в сценарии. И…
Я снова задумался, как сказать то, что имею в виду.
– Я на экране – это не настоящий я. Не такой уж я нахал, во-первых, а во-вторых, они специально выпятили то, что я с Юга, – держу пари, каждое мое «ну, вы-ы-ы» они вставляли в монтаж, уж раз пять-то точно. Продюсеры делают из тебя персонажа.
А на самом деле вышло так, что эта причудливая ложь телевизионного мира пустила все вверх тормашками в моей собственной, настоящей жизни – потому что заставила сомневаться в само собой разумеющихся вещах. Тот ли я, за кого друзья меня принимают: блестящий повар-карьерист и шут- балагур… или я снова играю кого-то другого, возможно, даже того, кем
Я думал, что официантка давно перестала меня слушать, когда она вдруг сказала:
– Думаю, мы все играем разные роли для разных людей. Иногда мне кажется, собой можно гарантированно побыть, только когда ты совсем один и некого разочаровывать.
Мне осталось только расхохотаться и сказать, что вот уж правда так правда.
Я оставил на столике щедрые чаевые, потом пошел расплачиваться к кассе. Я был полон под завязку, притом что весь обед обошелся дешевле одного
