бывает… Ахх, ты, чёрт рогатый…
Миша полуприкрыл от стресса веки, но продолжал следить за существом, как бы исподлобья. Перед ним в нерешительности стоял старичок, сильно смахивавший на персонажа какой-то исторической картинки, которую Вика прилепила на обои в кухне, прикрывая царапину на них.
– Извините, Михаил Фёдорович, я не чёрт.
– Вижу, сука. Рогов нет. Сейчас будут.
Но сам хозяин не шевелился, силы оставили его. Он просто сидел на полу, опершись о дерево косяка, и разглядывал странного гостя. Угроза была лишь эмоциональной.
– Тебе, гад, зачем всё это надо было? Издевался? Ради чего? Тешился, а?
– Что вы, Михаил Фёдорович, я думал – вас спасаю. Я думал, вас Вика заставляет монетки мне класть. А вы работали столько, что уж и непонятно было – писатель вы, или водолаз…
– Думал он. Думал! Он думал! Ашизеть!!! А ты меня спросил?! Ну и кто я теперь? Водолазнутый писатель или писанутый водолаз?!
– Не ругайтесь так, – взмолилось нечто с чаем в руке. – Нам нельзя спрашивать у вас. У людей. А так, только что догадаемся, то и наше…
– Ваше… Чудовище! Что тут ваше? Мы, что ли – ваши? Тебе кто право дал к нам лезть?
– У нас работа такая. Точнее… жизнь. Мы и не лезем особо, только так, когда надо что б как лучше…
– Черномырдина знаешь?
– Это из сорок девятой? Эээ, нет, там Чернопольский… Из двадцатой?
– Из хренадцатой! Ладно, проехали. Как лучше они хотят, суки. Знай, недоделыш: все, кто хотят как лучше, получают в конце концов по морде! В общем, мне всё ясно. Это ты, гад, всё тут натворил. Боооже, аж скала с плеч. Значит, шанс есть. В общем так: ты натворил, ты и выруливай.
– А как? – чуть не плача промямлил старик.
– А как хочешь. Ты хоть понимаешь, что ты натворил?
– Что?
– Ты забрал у меня жизнь. Вот и верни мне – жизнь. Я пойду на корабль схожу, скажу своим, что со мною всё в порядке, пожру что-нибудь. Помоюсь. А ты – выруливай. И если не вернёшь её, я приведу сюда буддистов и попрошу сутки петь 'Махакалу', знаешь, что это такое?!
– Ззззнаю… разорвёт нас тут всех…
– Значит, знаешь. Значит – вернёшь.
Хозяин стал тяжело подниматься, теперь – вверх по косяку. Конечно, Сусанин перепугался, но в том, что он мигом подставил плечё Мише, помогая тому встать, небыло плебейства, это был искренне дружеский порыв. И Миша это почувствовал. Он даже чуть улыбнулся и слегка потрепал горемыку по всклоченной шевелюре, заодно удивляясь плотности этой едва зримой тени.
– А они вам sms-ки слали, там полный телефон забит. Они вас любят, просто не хотели беспокоить, думали, так лучше… – и Иван осёкся.
– Даа…
Миша вышел, даже не захлопнув дверь. Теперь он знал, что его дом всегда под надёжной охраной. Теперь он понял, что в минуты вечности одиночества, он, на самом деле, был дааалеко не одинок. Во всех смыслах.
Иван сидел на краю разворошенной кровати, мерно раскачивался из стороны в сторону.
Чудо, конечно, произошло, но далеко не такое, как требовалось.
Вдруг он вспомнил про жуткие глаза, которые, по слухам, терроризируют жителей их дома. Все только об этом и шептались. Но Сусанин был не глуп. Местами. И вот теперь он ясно понял, что глаза те, появлялись только в нужный момент. Они не пугали, они, в принципе, помогали. Только немыслимо нарушали Правила, и, когда попадутся Господину председателю, им несдобровать. Но сейчас у Сусанина небыло выхода, ему нужна была помощь, которую из всех 'жителей' дома, оказать ему, никто был не в состоянии.
Тогда он мысленно стал искать контакт с этими ужасными глазами, обшаривая силой воображения квартиру за квартирой. Глаз нигде не оказалось, что и немудрено. Ваня ещё покачался. Тишина. Никого. Одиночество. Квартира, битком набитая одиночеством. Оно сквозит из неплотно закрывающихся окон, оно лезет во все щели обманеченных плинтусов. Оно всюду, здесь невозможно дышать от угарной плотности одиночества…
В открытую дверь постучали. Сусанин вздрогнул, опразрачил свой Образ и стал глазами искать табуретку, готовясь охранять свой дом. Не потребовалось. В проёме двери стояла обнажённая девушка, едва прикрытая огромной охапкой настоящих, пахучих роз. Слегка раскосые глаза озорно глядели на Сусанина. Немалого труда стоило опешившему старику собраться с мыслями, и догадаться, что перед ним – новенькая, из шестьдесят девятой. И в новом Образе. Танцующая. С цветами. Знакомиться пришла. В таком виде…
Вошедшая поклонилась старику, прошла в зал и поставила охапку роз в вазу. Расправила, распушила букет, высвобождая во все стороны упругость сочных цветов. Через долю секунды, ваза до середины наполнилась искрящейся голубизной неба водой. Затем Лин снова поклонилась Сусанину, сложив ладошки у груди, развернулась, и ушла сквозь стену.
Видавший виды герой надсадно крякнул. Или кудахтнул. Словом, издал отчётливый, но совершенно неопределённый звук, смысл которого понятен только уже глубоко престарелым мужчинам. Видимо, в жизни Сусанина настал-таки День Непрерывного Шока.
Квартира была захвачена благоуханием роз. Дело оставалось за малым: понять, что делать? На вопрос 'кто виноват', он ответ знал прекрасно. И тут, в уме Вани прозвучал его собственный голос: 'Иди к Вике!' Сусанин вздрогнул и оглянулся во все стороны. Одиночество квартиры нарушилось огромным букетом роз. Ага! Так вот, что подсказало ему эту гениальную идею! Розы! Знак женственности, символ любви, эмблема поющих птиц! Птицы возвращаются весной домой, вить гнездо, выхаживать птенцов. Она перезимовала, пора, птицам пора вернуться. Весна на дворе. Весна.
Он встал перед зеркалом. Ничего. Ладно, сейчас. Стал уплотнять Образ и вытягивать его до нормальных человеческих размеров. Сперва в отражении проявилось серое облако, затем сгустки стали плотнее, появились краски. Через минуту в зеркале стоял милый старичок с добрыми глазами, в старомодном шушуне и смешных перевязанных чёботах. Иван Спиридонович взял с полки запасные ключи, неловко переставляя ноги вышел на лестничную площадку и впервые закрыл за собой дверь, даже и на ключ.
Нам досконально неизвестно, о чём шёл разговор у Вики со странным старичком. Знаем только, что вечером, откармливая худющего Мишу куриными котлетами, Вика спросила:
– Неет, ты мне ещё раз скажи, ты сам его точно видел? (Миша жевал и кивал выпучив глаза) А тебе он показывал, как просовывает руку сквозь стену?! (неопределённое кивание) Фуу, ну, тогда ладно. Как говорил папа Дяди Фёдора, это только гриппом вместе болеют, с ума сходят по одиночке. И всё-таки… какой бред!
И она нежно чмокнула Мишу в свежеотобритую щёку, ещё красноватую от раздражения, которое с мужской кожей случается, когда наскоро сдирают недельную щетину. В воздухе дребезжал оглушительный аромат роз, уже перемешанный с запахом куриных котлет с поджарой корочкой. Пахло жизнью.
В пятьдесят второй квартире размышлял Иван Сусанин.
Скоро должен был прийти его жилец-писатель Михал Фёдорыч. Так его звали водолазы, с которыми тот, ещё неделю назад, ежедневно погружался на дно Невы, Невки, всех каналов и протоков, дабы вынимать со дна мутной реки всякую гадость. Платят водолазам хорошо, особенно, если что полезное вынут или достанут труп. Премии. Ребята из бригады чуть ли не молились на Михал Фёдрыча, так как, при любом задании от МЧС или ещё кого, тот интуитивно знал – где искать, и – находили. Бригада во всём Питере ходила в фаворитах, премии срезала, аж ропот среди коллег стоял, так все завидовали. Ребята не сговариваясь молчали про 'экстрасенсорные таланты' своего товарища, боясь, что переманят его куда. Уставали все – жутко, но планку держали и 'деньгу гребли лопатой'.
Для небольшой группы читателей, знакомых с книгами жильца, а так же для коллег по Союзу писателей Петербурга, водолаз-экстрасенс был исключительно – Михаилом Фёдоровичем – утончённым прозаиком, обладающим стилем, знанием и шармом. Вот это и ценил в своём жильце Иван, эта замечательная писательская жилка жильца и подвела Образ, отвечающий за пятьдесят вторую квартиру, 'под монастырь'.
