— Это немцы! — не удержался Потапыч. — Как немцы пришли, так и вину крышка. Что, получил? — обратился он торжествуя к буфетчику, раскачиваясь на стуле и потирая колени руками. — Ну, а как там по части спекуляции да взяточничества? Тоже, чай, прописано?
На этот раз Назарыч немного замешкался, но и тут не посрамил себя. „Пророк Михей, глава седьмая. Так“, — проговорил он про себя.
— Не стало милосердных на земле, — начал Назарыч сильным, обличительным голосом, будто дух древнего пророка, который не боялся говорить правду в глаза народу и сильным мира сего, пробудился в нем.
— Нет правдивых между людьми: все строят ковы, чтобы проливать кровь…
— Работают, значит, на оборону, — шепотом пояснял повар.
— …Каждый ставит брату своему сеть. Руки их обращены к тому, чтобы делать зло…
— Это всё про спекулянтов! — не унимался буфетчик.
— …Начальник требует подарков…
— Начальники станций, значит, понимаем!
— …и судья судит за взятки, а вельможи высказывают злые хотения души своей и извращают дело. Лучший из них — как терн, и справедливый — хуже колючей изгороди…
— Взять хотя бы нашего капитана, — вдруг с необыкновенной горячностью перебил Назарыча повар. — Сущий терн, так и лезет, так и цепляется почем зря!»
Комический эффект достигается просто — возвышенные слова Писания слушатели воспринимают, как откровение о собственных бытовых невзгодах. Прием прост, но безотказен.
«— А что, про удушливые газы тоже есть? — вошел во вкус буфетчик.
Назарыч открыл Апокалипсис.
— Слушайте! „Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней, как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера. От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей…“
— Будто бы от газов меньше померло, — усумнился буфетчик.
— Так война-то еще не кончилась, — возразил ему повар. — А ты подожди, еще такую вонь придумают, что, может, и тут нам с тобой носы затыкать придется!
— Всё должно исполниться, — наставительно произнес Назарыч, — ни одна буква не прейдет. И всё предсказано, всё предопределено. Предсказана и дороговизна, когда горсть пшеницы будет стоить столько же, сколько дневная плата поденщику, предсказаны в Откровении и карточки на продукты продовольствия. В тринадцатой главе прямо сказано, что никто, ни малый, ни великий, ни богатый, ни бедный не в состоянии будет ни продать, ни купить, не имея на руке „начертания“, то есть, значит, карточки на покупку или разрешения на продажу».
И тут рассказ словно надламывается:
«Сидевший всё время неподвижно полуглухой старик вдруг неожиданно спросил скрипучим голосом:
— А насчет конца войны ничего не слыхать?
Потапыч заерзал на стуле от досады, что такой интересный вопрос не ему первому пришел в голову.
— Об этом в Откровении сказано трижды, и везде указана совершенно точная цифра. В главе одиннадцатой сказано, что язычники будут попирать святой город сорок два месяца, и дальше, что два свидетеля будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней. Сочти. Сорок два месяца, как и тысяча двести шестьдесят дней, составляют ровно три с половиной года. Это и есть время войны. Теперь считай дальше-то. Война когда началась?
— Мубилизация к самому Илье Пророку объявлена, — отозвалась солдатка, которая твердо помнила этот день, стоивший ей стольких слез.
— Так. Стало быть в июле четырнадцатого года. Да три с половиной. Выходит, что война кончится к январю восемнадцатого.
— Когда? — недослышал дед.
— Двадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года, — отчеканил повар.
Дед помотал головой.
— Хватит ли животов-то? — проскрипел он.
Наступило молчание».
Только что мы были свидетелями юмористической сценки — пришедшие для нехитрого развлечения задают вопросы, не испытывая никакого доверия к ответам. Но вдруг задан самый главный вопрос и всех словно накрыло ледяным крылом из будущего. Шутки кончились. И мы знаем это лучше, чем автор рассказа, его персонажи и читатели 1916 года.
Потому что для России Первая мировая действительно закончилась в 1918 году. Правда, мирный договор с Германией был подписан лишь 3 марта, но
