И однажды настал день, когда Виктор, уже потеряв всякую надежду, абсолютно на автомате парировал первый удар, непринужденно ушел в сторону от второго, так же легко блокировал третий, вновь уклонился от четвертого, пятого, шестого, седьмого… ближе к пятнадцатой атаке иномирец вдруг, повинуясь какому-то внутреннему голосу, совершил ложный выпад сверху, а сам тем временем переместился вбок, после чего совершил неожиданный удар ногой с разворота и не сразу понял, что попал в цель.
Виктор, почувствовав, что больше опасности нет, огляделся. Рядом с ним на песке лежал Джамаф, и на его лице сияла самая яркая улыбка, которую иномирец когда-либо видел. В этой улыбке, в этом легком истерическом смехе скрывался самый настоящий Бог. Вся вселенная могла уместиться в звуках этого смеха. Если бы кто-то когда-нибудь спросил Виктора, в чем смысл жизни, он бы ответил: в смехе учителя, когда его ученик наконец-то достигает невозможного.
Джамаф отмахнулся от помощи и, встав самостоятельно, крепко пожал своему протеже руку. Настолько радостных глаз Виктор еще не видел никогда; он, глядя в них, тоже заразился этим иллюзорным чувством мимолетного счастья. В этот день впервые за долгий срок отшельник строго-настрого наказал иномирцу отдыхать, да отдыхать так, чтобы со стороны это можно было принять за самую натуральную смерть. Сперва Виктор решил, что это просто такая метафора, но, когда прилег в полдень на топчан и мгновенно потерял контроль над смертельно уставшим телом, он понял всю суть слов учителя. Организм расслабился настолько, что иномирец действительно не мог пошевелить ни единой конечностью. И потому решил просто вздремнуть.
Проснулся лишь через сутки с небольшим, и при этом сам, в кои-то веки без будильника в виде пинка под ребра от Джамафа.
Отшельник приготовил для своего ученика целый казан овощного рагу с мясом, а также вытащил припасенную на подобный «праздничный» случай бутылку с элитнейшим магмагрогом четырехсотлетней выдержки. Над пустыней уже сгустилась вечерняя прохлада, а светила давно сели, оставив после себя лишь тонкую струйку пурпурного горизонта, который с каждой минутой становился все уже и уже, пока и вовсе не исчез, оставив первенство по яркости небесных тел планетам и звездам.
Виктор наелся до отвала, да так, что стало плохо. Он чувствовал себя победителем. Он знал, что если использовать навыки рукопашного боя и фехтования, которым его научил отшельник, и добавить к ним изрядное количество магической энергии, то получится самый настоящий «бум». «Пусть хоть сотню чемпионов выставляют, плевать мне на количество», решил иномирец и тут же себя укорил за столь скверные мысли. Джамаф однажды сказал: нужно гордиться тем, что тебе удастся совершить, чтобы забыть гордыню в том, чего еще не было.
После ужина отшельник попросил ученика принести свои клинки. Отшельник принял их, долго рассматривал со всех сторон и под разными углами, а затем отложил их в сторону и протянул Виктору ножны со своими, сказав при этом:
– Возьми мое оружие. Мне оно служило верой и правдой уже много лет. Правда это или нет, но многие считают, что вещи хранят «отпечаток» своих владельцев до конца своего существования. Быть может, мои знания каким-то образом отразились на этих клинках, и это поможет тебе в предстоящей битве. В любом случае, даже если не верить во всю эту мистику, я просто хочу, чтобы мои мечи вновь побывали на арене.
– Ты сказал «вновь»? – прищурился Виктор. – Что ты имеешь в виду? Ты что, сражался как гладиатор?
– Как па’вухаррен – да, – кивнул отшельник. – И не только сражался, но еще и долгое время был наставником юных па’вухарренов. Но прошу тебя о большем не интересоваться, то для меня закрытая книга, абсолютно неприятная информация. Просто знай, что я прекрасно понимаю, каково тебе там будет, и всем сердцем за тебя переживаю. Знай, что я стану следить за тобой и молиться своим богам. Возможно, через меня они помогут и тебе.
– Ты полон сюрпризов, Джамаф, – усмехнулся иномирец. – Может, если ты не раз выступал на песке арены, расскажешь о чем-нибудь кроме фехтования? Есть какая-нибудь еще информация, которая мне поможет во время поединка? Какие-нибудь секреты, удачные положения на самом ристалище или что-нибудь еще подобного рода.
– Увы, нет. Там тебе придется положиться только на себя, свою смекалку, ловкость рук и ума, на умения и эмоции. Эмоции – это тоже очень важно. Иногда их нужно полностью отключить, чтобы трезво оценить ситуацию и не стать обиженной жертвой собственной невнимательности. А иногда нужно включить на полную свою ярость, свой гнев, чтобы задавить врага эмоционально, попутно кромсая его тело со скоростью орла, пикирующего на полевую мышку. Решать, какую эмоциональную окраску принять в тот или иной момент, тебе нужно самостоятельно уже на месте. Никто тебе этого не подскажет. Всему, чему можно научить, я тебя уже научил. Остальное – дело наживное.
– Наживное, скажешь тоже, – грустно покачал головой Виктор.
Еще несколько дней длился период интенсивного отдыха. Когда одним утром Джамаф практически пинками разбудил иномирца, тот, протирая глаза и зевая, спросил:
– Что такое? Снова тренировки?
– Нет. Поедем в город.
– Зачем? Игры на арене только завтра! Дай мне еще поспать, будь же челове… пепель… будь хорошим парнем, а?
– Извини, буду плохим. Вставай, умывайся и завтракай – я все расскажу по пути.
Как оказалось, отшельник отложил из своих личных запасов целое состояние, чтобы прикупить своему гладиатору подобающее облачение. Путники пришли в Хау Грушмаль и сразу же отправились в кожевенную лавку, где мрачного вида худой (что странно!) пепельник снял с иномирца мерки, выслушал от Джамафа все пожелания, принял целую гору монет и принялся немедля исполнять заказ. Пока кожевник клепал из заготовки броню, отшельник
