не хотелось. Перед иномирцем в данный момент стояла лишь одна задача, которую было необходимо решить прямо сейчас или же в кротчайшие сроки: найти и спасти Дашу. Спасти Чарли – уже казалось заданием второстепенным. Желание отомстить скользкому болотнику-торговцу вовсе отступило на задний план. Главное – спасти Дашу. По возможности выручить феникса. А затем – затаиться в самом дальнем и темном уголке планеты, чтобы больше никогда и ни во что не ввязываться. Да, решил Виктор, отличный план – на старости лет, или уже на молодости, смотря на какую жизнь посмотреть (да и на молодости ли на самом деле?), отстроить себе домик рядом с быстрой горной речушкой и хвойным лесом, вспахать поле, завести скот и тихими вечерами вкушать аромат чудесной домашней пищи, сваренной наверняка Дашей. «Конечно, Дашей, кем же еще?» – подумал иномирец. Осталось лишь отыскать ее.
Глава 8
Раннее утро в жаркой степи несет в себе много приятного. Уже отступил ночной холод, но полуденный зной еще не взял своих прав. Приятный воздух, легкий ветерок и пока еще не слишком яркие светила дают надежду. К сожалению, недолгую: уже за пару часов до полудня жара вновь расстилается по выжженным палящим зноем прериям, и остается лишь вновь дожидаться мимолетного ощущения температурного спокойствия.
Именно поэтому механик-барон Барвин Сорин собрался в путь с рассветом. Он довольно бесцеремонно растолкал синекожего Сашу и оставил рядом с ним куль со своей запасной одеждой. Рубаха со штанами оказались настолько большими, что их пришлось подвязывать двумя веревками по всему телу. Выглядело, несомненно, смешно: из-под необъятных размеров наряда выглядывает синюшное лицо. Саша был похож на посредственного уровня скомороха, и Барвина этот факт изрядно веселил.
Механик обнадежил тем, что пешком идти не придется. Железнодорожный путь проходит аккурат неподалеку от всех относительно крупных селений этой части герцогства. Проходил бы и севернее, если бы не кордон авельонской армии, который правильнее было бы назвать самой настоящей блокадой.
Сам Барвин называл свое произведение искусства «Красоткой Лесли». И не зря называл: паровоз действительно поражал воображение своей красотой. Он был довольно длинным: в задней части располагались крупная емкость для воды и угольный ящик, доверху забитый черным топливом, в центре находилась будка машиниста, а сама топка с дымовыми трубами, соответственно, возглавляла это великолепие. Вся конструкция обладала гладкими закругленными углами. Саму обшивку покрывал приличный слой отполированного хрома с готической гравировкой по всей площади. Над будкой гордо реял флаг с гербом рода Соринов: голова двуносого сайгака, сраженного меткой стрелой точно в глаз. Девять пар огромных колес выглядели ничуть не хуже колес современных спортивных машин и даже имели некое подобие серых матовых дисков. Сам прицепленный к паровозу открытый вагон был выполнен в той же стилистике, только отличался цветом: хромированное покрытие отливало ярким красным цветом, а гравировка блестела позолотой. Внутри вагона стояли двумя рядами два десятка двухместных скамей из темных пород дерева, застеленных опять же красно-золотыми полотнищами. Кроме того, несмотря на явно пассажирское назначение этого транспорта, задняя часть вагона выглядела боевито: в толстых стенах зияли самые настоящие узкие бойницы, а на полу в длинном ящике лежали три нарезных карабина, четыре однозарядных мушкета, две полные коробки боеприпасов к огнестрельному оружию и даже несколько динамитных шашек. По всей видимости, Барвин, словно следуя старой русской пословице, на бога надеялся, но и сам не плошал. Он предсказывал, что если посреди прерий появится незащищенный транспорт, перевозящий сразу целую кучу людей с их припасами, деньгами и драгоценностями, то ограбить всех сразу станет проще простого. А догнать паровоз на лошадях, в особенности если поезд совершает поворот, будет еще проще. Саша, разглядывая творение Барвина, невольно вспомнил старые вестерны и решил, что если это каким-то образом действительно оказался иной мир, то он входит сейчас именно в аналогичную вестернам эпоху.
На растопку ушло двадцать минут. Пока Саша перекусывал сухариками и запивал их какой-то горькой настойкой, механик активно работал лопатой, загружая уголь в топку. Когда пошел приличный жар, Барвин довольно рассмеялся, да так, что раскаты его смеха наверняка были слышны на всю округу, и жестом пригласил своего незадачливого гостя в будку машиниста. Едва все было готово к отправлению, механик дернул за несколько рычагов, пару раз погудел клаксоном, после чего паровоз тронулся с места и стал медленно набирать скорость.
Воздух в будке мгновенно нагрелся, стало ощутимо жарко. «Если такая жара сейчас, на рассвете, то что будет ближе к полудню?» – подумал Саша, утирая со лба пот. А Барвин, похоже, был к подобной паровой ванне привычен и оттого стоял гордо, выпрямив спину, устремив свой горящий взгляд из-под густых бровей строго на восток, туда, где виднелась цепь крутых гор, тянущаяся от края до края.
– Это настоящее наслаждение, – заявил барон. – Настоящая свобода, доложу я тебе. Только ты, «Красотка Лесли» и безбрежная степь во все стороны. Такая-то романтика, эх!
– Думается мне, романтика твоя сокрыта больше в одиночестве или даже уединении, нежели в паровозе и степях. А еще мне думается, что это не просто так.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился механик.
– Все просто. Ты пытаешься заполнить пустоту в своей душе всей этой бесконечной калибровкой паровоза черт-те в какой глуши, радуешься убийственному солнцу, да еще и гордишься тем, что вокруг тебя ни души. Я, конечно, не хочу ворошить твоего прошлого, да и просто влезать в чужое дело тоже нет желания, но, по всей видимости, у тебя совсем не осталось родственников. Возможно, ты потерял жену или ребенка, а может, родителя. И тебе на самом деле довольно хреново.
