Не откладывая дела в долгий ящик, гости совместными усилиями набросали общую последовательность событий — начиная от обнаружения реликвии в «Итон-Вейферз» и кончая появлением зловещих призраков в усадьбе и среди жителей Солтхеда, причем каждый или каждая из рассказчиков расцвечивали дискуссию собственными живописными подробностями. С каждым новым откровением взгляд живых глаз профессора Гриншилдза становился все более цепким; с каждой минутой увлекаясь все сильнее, ученый просто-таки искрился энтузиазмом. Особенно заинтересовали его кубическая каменная глыба, обнаруженная в «Итон-Вейферз» («Это был cippus?» — осведомился старик у мистера Банистера; мистер Банистер же ответил, что понятия не имеет, что такое cippus, если только не «столб» по-латыни.), и синяя статуя, рассыпавшаяся пылью в часовне. Он забросал гостей вопросами насчет мистера Томаса Скарлетта и его коллекции редкостей, и в общем и целом пришел от всей истории в полный восторг — с академической точки зрения. Профессор всерьез недоумевал, как так вышло, что вокруг него происходит столько всего необычного, притом, что сам он до сих пор пребывал в полнейшем неведении.
— Мы, видите ли, живем очень уединенно, — объяснила Амелия: она сидела рядом с мужем и слушала не менее внимательно, чем он. Эта исключительно умная, сердечная, любезная дама, сама весьма образованная, и по сей день сохранила немалую толику того обаяния и красоты, что много лет назад лишили некоего университетского преподавателя сна и покоя. — Сейчас мы почти не выезжаем. Хотя дом наш стоит в какой-нибудь миле от солтхедской дороги, с таким же успехом он мог бы находиться и на краю света! Родственников у нас немного, видимся мы с ними редко, а учитывая состояние Кристофера, путешествовать нам непросто. Что до друзей, у них у всех свои семьи и свои заботы, так что гостей у нас почти что и не бывает.
— А если и бывают, то, уж конечно, не в таком количестве, как сегодня! — воскликнул ее супруг, радуясь возможности принять подобных визитеров. — Это напоминает мне наши добрые старые семинары в Антробус-колледже, а, Даниэль? Да уж, бывало, что на мои лекции народу собиралось меньше, чем нынче!
Рассмеявшись, доктор выпустил из трубки струйку дыма. Невзирая на серьезность ситуации, они с профессором Гриншилдзом воспользовались моментом, чтобы обменяться воспоминаниями о давних университетских деньках. Поначалу доктор искренне радовался, вновь оказавшись в обществе старого наставника, однако вскоре почувствовал себя слегка неуютно. Он настолько привык к своему новому образу жизни, к своей практике и профессиональному статусу, он так долго был сам себе хозяином, что вернуться — пусть ненадолго, на самом деле или только в воображении — к зависимой роли и вновь оказаться под надзором человека гораздо более старшего, что некогда обладал над ним такой властью, оказалось не слишком-то приятно. В отличие от Гарри Банистера, которого, похоже, присутствие профессора Тиггза нимало не смущало, доктор был слишком стар для того, чтобы вновь перевоплощаться в студента. Думаю, многие со мной согласятся: былые связи и былые отношения должны оставаться в прошлом; воскресить их невозможно — да и незачем.
— Сдается мне, о солтхедских событиях мы кое-что слышали, — проговорил профессор Гриншилдз, возвращая разговор в прежнее русло. — Корабль-призрак в гавани… «Лебедь», кажется? Да, о нем мы точно слышали, ведь так, Амелия? Бог ты мой, до чего загадочно! Но и все прочие события, о которых вы поведали, — и это тоже в высшей степени интересно!
— Мы считаем, — подхватил профессор Тиггз, — что все происшествия каким-то образом связаны с синей статуей и с табличками, обнаруженными в «Итон-Вейферз». Все так или иначе проистекает от них. Зловещие пертурбации начались только после того, как таблички были похищены субъектом по имени Хантер. Он вроде бы проживает в Солтхеде и втерся в дом к мистеру Банистеру с единственной целью их украсть.
— Понятно. Вы говорите, что привезли мне копию надписи на табличках?
— Вот она, сэр, — промолвил Гарри, поспешно вручая документ профессору Гриншилдзу. Профессор водрузил на нос золотое пенсне и принялся внимательно изучать письмена. Почти сразу же его брови поползли вверх, а с губ сорвалось изумленное восклицание. В лице его отражалось нечто, весьма похожее на пылкую страсть, — страсть, известную лишь служителю науки, случайно натолкнувшемуся на некое редкое, сокрытое сокровище ученой премудрости.
— Кит, а вы можете это прочесть? — осведомился профессор. Даже спустя столько лет степень учености бывшего коллеги производила на него глубочайшее впечатление.
— Письмена смахивают на латынь и на греческий, — вставил мистер Банистер. — Профессор Тиггз предположил, что они, возможно, этрусского происхождения.
Профессор Гриншилдз оторвался от надписи и посмотрел своему академическому другу в глаза.
— А ведь вы правы, знаете ли, это и впрямь этрусский язык, причем вне всякого сомнения. Ну, надо же, надо же! — Он ликующе закивал и вновь принялся изучать документ. — Ага, изумительно, просто изумительно! Амелия, глянь-ка сюда. Приблизительно третий век до нашей эры, ты не согласна?
— Некоторые из этих значков очень похожи на наши, — заметил профессор Тиггз. — Они греческого происхождения, верно?
— Безусловно. Их заимствовали из более раннего алфавита — этруски переняли его у греческих торговцев, что в незапамятные времена начали колонизировать южную часть Италии. Этруски, в свою очередь, передали свой новый алфавит римлянам, а уж через римлян он дошел до нас. Так что, сами видите, если бы не влияние этрусков, возможно, сегодня мы пользовались бы греческими буквами! Сам этрусский язык, однако, нечто уникальное: он не соотносится ни с одним известным языком и не принадлежит ни одной языковой семье мира. Так, например, он не включен в огромную индоевропейскую
