реликвий были перенесены в их собственные храмы в городе на реке Тибр. Распознав истинную природу и предназначение электра, жрецы римлян приказали захоронить таблички на Капитолийском холме, не обозначив при этом точного места. Уничтожить святыню они, конечно же, не могли: электр вечен и неуничтожим, так что иного выбора, кроме как спрятать заклинание, у жрецов не оставалось. Сами по себе таблички вполне безобидны и никакой опасности для Рима не представляли — пока не попадут в руки бессмертного лукумона. Повелевать ими не может никто, кроме бессмертного; только бессмертный обладает властью произносить священные слова и призывать хранителя врат Акрума. Да позволено мне будет указать, леди и джентльмены, что вы уже наблюдали своими глазами силу Тухулки. Достаточно вспомнить про треволнения в «Итон-Вейферз», про фантомы в городе, сами понимаете, и про черный корабль в солтхедской гавани…
— Итак, мистер Хантер — он же Вел Сатиэс — пустился на поиски табличек, дабы исполнить свою миссию, — подвел итог профессор Тиггз.
— Не сразу, — отвечал мистер Хиллтоп. Лицо его посерьезнело, задумчивый взгляд обратился в прошлое: нетрудно было ошибиться и приписать мысли и чувства, о которых рассказчик собирался поведать, ему же самому. — Долгое время, как я понимаю, он мрачно размышлял про себя и, переезжая от места к месту, упорно боролся со своими убеждениями и пытался заглушить голос совести. В глубине души он отлично знал, что упрямиться и сражаться с судьбой — бесполезно, не говоря уже о том, что просто опасно. Видите ли, все на свете циклично: за обретением следует утрата; мир движется вперед, непрестанно и безжалостно, и все в нем — даже величие и слава расенов — преходяще. Великий закон перемен и преемственности неизменно оказывает свое действие, везде и всегда. Оспаривать волю сокрытых богов — значит навлекать на себя кару. Но в конце концов желания его сердца одержали над ним верх.
Находясь в изгнании, он наблюдал медленное, неотвратимое угасание своего народа и его обычаев, расхищение его земель, триумф свирепой, безжалостной цивилизации с другого берега Тибра. Он видел, как накопленная мудрость расенов капля по капле утекает прочь, как исчезает сама память о народе этрусков — пока слово «этрусский» не утратило всякое значение, превратившись в символ чего-то таинственного и непостижимого. Повсюду вокруг него и союзники, и сотоварищи, будучи смертными, превращались в прах — а он все жил. И наконец, пробил час перейти от размышлений к действию; он решился бросить вызов судьбе, отмеренной его народу владычицей Нортией и сокрытыми богами.
Вернемся к табличкам из электра. Ценность их, конечно же, бросалась в глаза каждому, так что, как любое другое похищенное сокровище, их надежно прятали, держали подальше от посторонних глаз. Так на протяжении многих веков они тайно передавались из рук в руки. При разграблении Рима таблички попали к победителям-варварам, и те увезли реликвию в восточные города. На много лет таблички исчезли со страниц истории; в то время я так и не сумел проследить их путь. Вел Сатиэс, утвердившись в своем замысле, тоже взялся за поиски, однако отыскать святыню не смог даже он. Со времен тех темных дней пытаясь напасть на след табличек, он сорил деньгами направо и налево, хватался за любую подсказку, любой намек, любую мало-мальски убедительную цепочку свидетельств.
— И все это время вы шли за ним по пятам? — осведомился Гарри Банистер.
— Не всегда. Какое-то время мы путешествовали вместе. Досадные обстоятельства, видите ли, вновь свели нас, так что мы решили позабыть о старых разногласиях. Он сказал мне, будто разыскивает огромную терракотовую статую Аплу, некогда украшавшую храм божества в городе Велка. В ту пору я ему поверил. Я понятия не имел о его истинной цели до тех пор, пока в Дамаске мы не столкнулись с неким торговцем антиквариатом. Слуга старика по ошибке обратился ко мне, приняв меня за Вела Сатиэса, и сообщил, что его хозяин не далее как в тот день приобрел «блестящие таблички», которые я так долго разыскивал. Итак, мы почти получили их, реликвия была, можно сказать, у нас в руках — а я так ничего и не узнал бы об этом, если бы не случайность! Я призвал Вела Сатиэса к ответу; тот разбушевался не на шутку. Мы побранились, и он в запале выложил мне весь свой замысел. А пока мы выясняли отношения, другой джентльмен — некий поверенный, проезжавший через город и выступавший в качестве посредника от имени одного баснословно богатого коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным — посулил за таблички немалую сумму наличными. С одной стороны — денежки коллекционера, с другой — всего лишь мое обещание; как вы думаете, леди и джентльмены, к какому решению пришел торговец?
— Это более чем очевидно, — отозвался доктор.
— Вот именно. Теперь, когда я узнал об истинных мотивах моего так называемого друга, я не видел иного выхода, кроме как разорвать наш союз. Вскорости я выследил поверенного, однако вновь потерял его из виду в Нидерландах, так и не узнав имени коллекционера. С тех пор Вел Сатиэс и я держимся на почтительном расстоянии друг от друга, и каждый ищет таблички во имя собственных целей, сами понимаете. По ходу дела мы, по чести говоря, не раз расстраивали планы друг друга, а результат предугадать несложно: таблички из электра оставались в чужих руках. Ну, то есть вплоть до недавнего времени. Кстати, коллекционер, от имени которого действовал поверенный — купивший таблички джентльмен, пожелавший остаться неизвестным, — как я теперь выяснил, проживал в графстве Бродшир. Сдается мне, все мы с этим джентльменом уже знакомы: а вы, мистер Банистер, сэр, чуть ближе, чем остальные.
— Разумеется! — отозвался Гарри Банистер, сжимая кулак. — Мистер Томас Скарлетт!
— Изумительно! — воскликнул профессор Гриншилдз. — Просто изумительно, Амелия, ты не находишь? Умоляю, продолжайте, мистер Хиллтоп… ах, то есть мистер Матунас, продолжайте, пожалуйста!
— Да-да, продолжайте, будьте так добры, — поддержала мужа прелестная Амелия. — Хоббс, не принесете ли вы еще чаю?
— Долгое время все мои усилия ни к чему не приводили, так что я уже готов был отказаться от погони. Тут-то и произошла величайшая из
