В Лету канули еще несколько минут методичной игры.
— А когда это все случилось? Когда именно утопилась дочка викария? — продолжал любопытствовать Оливер.
— Лет двадцать восемь назад. Примерно тогда же, когда мой многоуважаемый папаша удрал неведомо куда — за холмы, за долы.
— Может, он еще жив. Может, подобно мистеру Чарльзу Кэмплемэну, он взял себе чужое имя. Где-нибудь в Малбери, или в Фишмуте, или даже в Вороньем Крае! Может, я даже на улице с ним сталкивался тысячу раз, в Хаймаркете, например, и понятия не имел, что это он!
— Маловероятно. От души надеюсь, что не так.
— Вот никогда я этого не понимал. Что его заставило бросить свое наследие, усадьбу и семью? Что он мог при этом выгадать?
Сквайр задумчиво потеребил бакенбарды.
— Право же, Нолл, ты без конца пристаешь ко мне с одной и той же темой, которую мы уже бесчисленное количество раз обсудили во всех подробностях. В жизни никто меня так не донимал. Берегись: ты того и гляди мне наскучишь!
— Наверное, уже наскучил. Боюсь, что так, — со вздохом посетовал Оливер. — Намек понят.
— Какое мне дело до того, что случилось с отцом? Кто он мне такой, собственно говоря? — промолвил Марк, яростно жуя сигару, словно вознамерился истребить ее раз и навсегда.
— Если бы речь шла о моем отце, меня бы это очень даже занимало — бедный мой старик-отец, да упокоится на небесах его душа! Хотя, полагаю, мои взгляды на этот счет в твоих глазах мало что значат. И тем не менее, хоть ты и невысокого о нем мнения, Ральф Тренч был твоим отцом, Марк, ты же этого отрицать не станешь. В какой степени твои детские о нем воспоминания — о его характере, темпераменте, принципах — соответствуют истине, а в какой — порождены собственным твоим воображением как результат мрачных предположений и раздумий?
Сквайр промолчал, сосредоточившись на игре. Глаза его — слишком маленькие и узкие, слишком близко посаженные, один чуть выше другого, под лохматыми нависающими бровями — высмотрели цель. Щелк. Красный шар исчез в нижней угловой лузе.
— Безотносительно к тому, как сильно его исчезновение огорчило твою мать…
Сквайр резко вскинул глаза.
— О матери — ни слова, — предостерег он гостя ледяным, точно ночной воздух, тоном. Было ясно, что Оливер задел струну весьма чувствительную. — Молчи, слышишь? Эта женщина много вынесла в своей жизни, на том и покончим.
Какое-то время джентльмены молча орудовали киями. Игра заметно ускорилась: сквайр провел серию удачных ударов и сделал несколько карамболей подряд.
— Я тут перед уходом из «Герба» перекинулся парой слов с твоим приятелем викарием, — наконец обронил Оливер. — Он исподволь расспрашивал меня насчет писем, которые отдал тебе с неделю назад или больше, — писем, которые он обнаружил в старом платяном шкафу в своем доме. Некоторые из них касались твоего отца.
— Да, вроде бы он и впрямь отдал мне какой-то архив, перед самым твоим приездом, если не ошибаюсь, но черт меня подери, если я помню, куда эти бумаженции засунул. И вообще надо было бросить их в огонь, да и вся недолга. Может, так я и поступил; с уверенностью не скажу.
— Милый старина Марк, порою я просто не знаю, как тебя воспринимать. Право, лучше бы ты в него верил.
— В кого еще верил? В викария или в отца?
— Вздор и чушь! Ты отлично знаешь, о ком я.
— И вновь ты возвращаешься к надоевшей теме. Ты просто неутомим, Нолл, под стать Забавнику — этот как вцепится во что-нибудь зубами, так уже и не выпустит, — пробурчал сквайр, откладывая кий. —
И, вооружившись новой сигарой, сквайр вышел на балкон. Задумчивый Оливер поплелся за ним. Там джентльмены постояли некоторое время, любуясь ночью и глядя через лужайку за домом на Клюквенные угодья и угрюмую темную громаду Мрачного леса за нею. Вокруг царило безмолвие. Луна стояла высоко над иззубренным хребтом Тал-бот, заливая окрестности чистым и ясным светом. Друзья мирно покуривали, погрузившись в мысли, как вдруг сквайр дотронулся до руки Оливера и прошептал:
— Нолл, ты слышал?
Оливер застыл, перегнувшись через балюстраду.
— Нет, ничего не слышу. А тебе что почудилось?
— Какой-то крик — вон там, на краю лужайки. Из рощицы.
— Вроде бы все тихо.
— У ночи больше глаз, чем у Аргуса, — промолвил Марк. — Вон на той елке кто-то есть. Видишь, видишь? Там, на голубой ели. Смотри, как