потокам и по многому другому. Если у нее возникала надобность, она могла выходить прямо на конкретные личности и выяснять, куда они ходили в прошлый вторник, почему купили это и сделали то. Однако от этого не было большой пользы. Конкретные личности никого не интересовали. Эмили должна была искать связь между ними, неврологические общности, которые позволили бы объединить их в одну группу, управляемую общим словом. Опирался ли кто-то на результаты ее работы и вообще читал ли ее доклады, она не знала. Но продолжала работать.
С каждым разом становилось все труднее найти таксофон, с которого Эмили не звонила бы Гарри. Каждый вечер, гуляя по улицам, она была отчасти готова к тому, что из темноты ей навстречу вдруг появится либо Элиот, либо Йитс, либо тот парнишка в легком костюме. И тогда все будет кончено. Но так как ничего не происходило, она продолжала искать таксофон.
Однажды Эмили получила заявку с поврежденными данными, взяла телефонную трубку и набрала номер Лаборатории. Хотя делать такое от нее не требовалось. Вернее, предполагалось, что она будет делать такое как можно реже. Технические специалисты были изолированы от аналитиков ради безопасности, так как техники не были поэтами и, следовательно, легко поддавались воздействию. С чего вдруг аналитикам могло взбрести в голову
– Здравствуйте, – сказала она, когда в Лаборатории сняли трубку. – Это аналитик три-один-девять. Пожалуйста, мне нужна проверка кое-каких данных.
– Верните заявку, – сказал мужской голос. Женщин в Лаборатории Эмили не встречала.
– Я уже возвращала ее, и она вернулась в прежнем виде. Я хочу, чтобы данные еще раз проверили.
– Какой номер заявки? – Эмили назвала номер. Повисла пауза. – Данные были перекомпилированы.
– Я знаю, что их перекомпилировали. Но я хочу, чтобы их перекомпилировали еще раз, потому что они неправильные.
– Данные точные.
– Послушайте, – сказала Эмили, – я прямо сейчас смотрю на них. Там, где должен быть p-график, пусто. Не знаю, в чем у вас ошибка – в форматировании, потере данных или в чем-то еще, – но там не может быть пусто.
– Там не пусто.
Эмили собралась возразить, потому что подобное утверждение было бессмысленным. Она повидала тысячи p-графиков и знала, что они должны выглядеть как горный хребет. Иногда в них было много вершин, иногда всего одна, но главное, что они были зубчатыми. Линии поднимались вверх и опускались вниз. Еще раз вглядевшись в монитор, Эмили поняла, что в Лаборатории правы. Там действительно была линия. Она не заметила ее, потому что та шла по верхней границе сетки и была абсолютно прямой.
– Вопрос решен? – сказали в Лаборатории.
– Да, – сказала Эмили. – Спасибо.
Она положила трубку. И еще долго смотрела на график.
Эмили подошла к столу Сашоны.
– Эй, – сказала она. – Что такое синапс?
– В каком контексте?
– Это из новой заявки. В поле «реакция субъекта» вместо оценки стоит «синапс».
– Ну, «синапс» – это просто
– Почему?
– Потому что это идеальная ситуация. Теоретическое состояние совершенной
– А, – сказала Эмили. – Поняла.
– Попроси их объяснить, что они имеют в виду, – сказала Сашона, возвращаясь к своей работе. – Наверное, там у них появился новенький.
– Ладно, – сказала Эмили.
Она приложила все силы к тому, чтобы написать содержательный отчет о странном плоском графике, и, как того требовал долг, вставила его в заявку. Ее ждала новая заявка, но Эмили снедало какое-то внутреннее беспокойство, и она смотрела в окно, на проплывающие мимо облака. У нее было ощущение, что вот-вот что-то произойдет.
Шесть минут спустя вырубилось электричество. Эмили на кресле отъехала от погасшего монитора. Над стенками кабинок появились головы.
– Я думала, у нас есть резервный генератор, – сказала Сашона. Ее голос прозвучал громко. До этого момента Эмили не замечала гул от
