Выезд из России за границу вообще сопряжен с изрядными хлопотами по части паспорта; однако же иностранные подданные, тем более американцы, от этого избавлены. В сем обстоятельстве можно найти некоторую выгоду – все сомнения, касающиеся нашего въезда на территорию империи через Баку, после эдакого вояжа канут в Лету.
Здесь же мы столкнулись и с иным обстоятельством, которое для нас, обитателей двадцать первого века, привыкших к заказам всего и вся через Интернет, кажется попросту диким. В России 1886 года не существовало предварительной продажи билетов даже на поезда дальнего следования – вообще! То есть приезжай на вокзал, приобретай билет, плацкарту[3] – и в дорогу. На больших станциях продажа билетов начинается за час до отправления, а прекращается за десять минут (для пассажиров с багажом, коим еще предстоит сдать кладь в особый багажный вагон).
Мне приходилось читать о «Международном обществе спальных вагонов», которое ликвидировало это упущение; но здесь о нем еще никто и не слышал. Впрочем, судя по тому, что нам довелось увидеть, особого дефицита мест (во всяком случае, первого и второго классов) здесь не наблюдается; к тому же мы, как подопечные Палестинского общества, были избавлены от этой заботы.
Расписание поездов оказалось для нас так же непривычно: например, время в нем не указывается числительными больше двенадцати часов. Часы от шести вечера до шести утра (пополудни) обозначаются так же от 6.00 до 5.59, только цифры минут подчеркивались, что указывало на ночные часы: крайне неудобно! На станциях, согласно правилам, время прихода и отхода поездов указывалось «по петербургскому и по местному меридиану», на современном нам языке – московское и местное. Вместо привычных надписей «поезд номер такой-то, оттуда-то туда-то» – надпись: «Без пересадки в поезде номер таком-то, такие-то классы вагонов».
Вообще расписание неимоверно перегружено всякими неудобочитаемыми сносками, символами и значками, напоминающими какую-то древнюю тайнопись: «Пассажирские операции производятся с расчетом платы от тарифных станций»; «Останавливается по заявлению пассажиров»; «Багажные операции не производятся»; «Продажа билетов только в III класс»; «Пассажиры IV класса только партиями в 40 человек»; «Буфет с холодными закусками в багажном вагоне». Хотел бы я посмотреть на пассажира, который понимает всю эту клинопись…
Поездка на поезде до Одессы первым классом требует отдельного описания в духе «географических» романов конца девятнадцатого века. Классное купе превосходно; даже в СВ[4] я не встречал ничего хотя бы близко подобного. Как тут не вспомнить «Отель» Артура Хейли: «Реактивные самолеты покончили с привычкой путешествовать с комфортом». Верно – стремление сократить, елико возможно, время пребывания в пути свело на нет ухищрения по обеспечению удобств пассажиров – доехали, и хорошо.
В купе имеется что-то вроде «санузла», отделенного от основного пространства раздвижной дверью; обилие бронзы, бархата и лакированного дерева наводило на мысль о дорогой гостинице. Забавная деталь – между двумя смежными купе установлена раздвижная перегородка, так что при желании их можно объединить в одно; нам это удобство, разумеется, было ни к чему.
Трясет в вагоне немилосердно: комфорт комфортом, а прогресс – прогрессом. Вагонные рессоры тут далеки от совершенства, да и отсутствие привычных колесных тележек удобства не добавляет: большинство вагонов вообще трехосные.
Путь до Одессы занял три дня. На станциях поезд подолгу стоял – брали воду и уголь в тендер. Запах каменноугольной гари, знакомый путешественникам наших дней разве что по аромату вагонного «титана», здесь вездесущ; кажется, что это амбре будет теперь преследовать нас всю оставшуюся жизнь.
На остановках торгуют всякой снедью – в невообразимых количествах. Припомнились девяностые годы, поездки в Казань и Новосибирск и чудовищные барахолки на перронах; помнится, на одной из станций, неподалеку от Гусь-Хрустального торговали хрусталем, вплоть до люстр, и почему-то огромными мягкими игрушками. Здесь, как и у нас, торговцы отдают предпочтение всякого рода мелким поделкам, дешевым книжкам для развлечения скучающей в дороге публики, ну и, разумеется, съестному. Бублики, жареные куры, вареная картошка с укропом и золотым растаявшим маслом, рыба всяких видов, молоко, квас, сельтерская в цветных бутылках, сайки, плюшки, ветчина…
Стоит отметить, что классные вагоны цепляются к поезду в особом, раз и навсегда установленном порядке – и разносчики, отлично его зная, заранее выстраиваются на перроне согласно «табели о рангах» своего товара: одно предлагают чистой публике из синих и желтых мягких вагонов, а другое – простонародью, заполонившему зеленые «жесткие».
Вагон-ресторан… тут остается только умолкнуть. Воистину высокое искусство путешествий с истинным комфортом в наши дни утеряно.
Любопытная деталь: большинство пассажиров дожидаются в пути остановки, чтобы сбегать за кипятком. Эдакие будки возле здания вокзала или станционного барака с надписью «Кипяток» – они есть на всякой большой станции. Называются «Кубовые для кипятку».
…Пассажирский или почтовый поезд, взлязгивая буферами, с протяжным шипением тормозов Вестингауза останавливается у очередного перрона. Пока меняют паровоз или заправляют его водой, паломники немедленно бегут за кипятком. В кубовую выстраивается очередь. Подходят по одному к двум высоким бакам с кранами. На одном написано «Холодная вода», на другом – «Горячая вода» (бачков с питьевой водой в вагонах тоже нет). Кран горячей воды – с деревянной ручкой, как в бане, чтобы не обжечь руку. Иногда воду разливает какая-нибудь почтенная женщина в белом халате поварским половником или мерным черпаком. Существует даже такса разлива, согласно статье первого Устава железных дорог: копейка – стакан или чайник; размер тары несущественен.
