И тогда на столе раскладывали разлинованные картонки и звучало: «Барабанные палочки! Кочерга! Валенки! Дедушкин сосед! Стульчики![69]» А потом вдруг восторженное: «Ура, у меня все, выиграла!» Но сегодня…
– Стой! У меня на Пэлл-Мэлл два дома и отель! Давай, плати тридцать фунтов!
– Мне два дома на Пикадилли!
– У, Маринка, жадюга…
– Вот ведь… снова тюрьма… не везет, хоть ты тресни!
После разговора на катке девочки согласились немного подождать с объяснениями. Хватило их ненадолго; через пару дней Марина принялась изводить кузена туманными намеками и зловещими обещаниями «все рассказать». Варя, правда, молчала, но в ее взглядах, обращенных на Ивана, кроме обычной девичьей влюбленности читался еще и немой вопрос. Надо было срочно что-то предпринимать – и мальчики, после долгих раздумий, приволокли на Спасоглинищевский яркую коробку с незнакомой настольной игрой на английском языке.
И – ВСЕ! С этого момента юные обитатели дома, их гости и даже хозяйка семейного гнезда Выбеговых пропали для общества. Ваня не ожидал столь сокрушительного эффекта. Неизвестно, в чем тут дело, – то ли в таланте создателей «Монополии», то ли в том, что обитатели девятнадцатого века не избалованы такими вот семейными настольными играми, – а только теперь по вечерам гостиную оккупировали на три-четыре часа, и начиналось – тарахтели кубики, переходили из рук в руки карточки с числами, двигались по ярким клеткам оловянные фишки в виде сапожка, револьвера, шляпы или странного четырехколесного экипажа.
В «Монополию» играли все – и девочки, и Нина Алексеевна, и Сережа, пару раз засидевшийся за игровым полем настолько, что опаздывал в корпус и получал взыскания. Даже отец семейства как-то снизошел до детской забавы – и целый вечер просидел в гостиной, забыв об ожидающих в кабинете бумагах по завтрашнему докладу в управлении Николаевской железной дороги…
Постоянные гости дома также не избегли общего увлечения. Варе с Мариной пришлось даже установить своего рода график – игровой стол не мог вместить всех желающих, а советчики, желающие навязать игрокам свои идеи, превращали игру в балаган. Так что в «Монополию» играли теперь чуть ли не «посменно», причем гимназистки заранее договаривались об этом с барышнями Овчинниковой и Русаковой.
Нина Алексеевна сначала подшучивала над молодежью, а потом подкинула им мысль – своими силами сделать несколько копий игры из раскрашенного картона и подходящих оловянных фигурок. Получившиеся наборы, конечно, были лишены глянца настоящей «Монополии», но играть в них было ничуть не менее интересно. К концу февраля в женской гимназии были уже три счастливые обладательницы новой игры, а одна копия отправилась в Первый кадетский корпус – где и была изъята при попытке поиграть в фехтовальном зале после отбоя.
Николка же с Ваней получили отличный повод бывать у Выбеговых чуть ли не каждый вечер – и, двигая вместе с девочками фишки «Монополии», тихо радовались, что барышням стало временно не до роковых тайн. Приближалась весна, письма из Петербурга все отчетливее сквозили беспокойством; Яшины малолетние агенты под руководством неутомимого Семки с ног сбивались, бегая за «бригадовцами» по всей Москве, а серенькая мышка Наталья Георгиевна, барышня ответственная и пунктуальная, завела новый картотечный шкаф – в прежний собранные материалы уже не помещались.
Но пока заботы временно задвинуты в дальний угол – и вновь катятся кубики по скатерти:
– Мне отель на Трафальгар-сквер!
– Жулик! Не двадцать пять, а пятнадцать фунтов!
– Кто-нибудь ссудит сотню? Нет? Тогда продаю дом…
За окном снежинки кружатся в безмолвном ночном танце. Подходит к концу февраль 1887 года. Отшумела, отгуляла по площадям Москвы Масленичная неделя с ее блинами, балаганами, водкой и медведями. Еще всего-то три дня прожить – и весна…
Глава 12
Серое, хмурое утро. У всех – невыспавшиеся, красные глаза; у Васи Генералова дрожат руки. Когда уже при дневном свете пили чай, он мелко, дробно звенел ложечкой о край стакана.
А вы как хотели? Всю ночь приводить в порядок три динамитных снаряда, настораживать невероятно капризные детонаторы. Чуть сдвинешь свинцовый грузик – треснет тонкое стекло, кислота вытечет, смешается с белым порошком в жестяном пенале…
И все. Охнуть не успеешь. Как уже многие до них…
Мало вставить запалы. Надо сесть (бомбы уже лежат в рядок на столе; к нему стараются лишний раз не подходить), уточнить в сотый – последний? – раз квартиры, куда будут уходить после сделанного дела; пароли для верных людей в Киеве, Варшаве… куда еще можно доехать, прежде чем спущенные с цепи псы-жандармы ухватят за воротник?
– Присядем, – чей-то хриплый голос. – Как водится… на дорожку.
Улыбки напоказ. Ладони встречаются в крепких рукопожатиях. У самого Александра пальцы в коричневых пятнах химических ожогов. И у всех без исключения кончики пальцев желтые от табака. Курят все. Табачный дым висит в комнате голубыми пластами. Еще бы, ночь не курили: поди закури, когда рядом снаряжают бомбы.
Теперь – можно. Запалы вставлены, коробки завернуты в плотную коричневую бумагу, перетянуты бечевкой. А у Андреюшкина бомба в виде книги;
