сыплются на тротуар стекла – это пока не по ним, это случайные пули. Но стоит чуть помедлить…
– Взвод! Первый ряд лежа, второй – с колена! Изготовиться к стрельбе!
Бандитов на перекрестке уже пятеро.
«Чего они ждут? Пока мы не приготовились – надо броситься вперед, смять, снести, как того несчастного дворника…»
– Федоров, ко мне! Бегом, на площадь, к городовому, потом в участок!
– Но, господин старший патрульный, я…
– Ма-алчать! Выпа-а-лнять! Пошел, через семь гробов в селезенку!
«Волчонок» опрометью кидается в сторону Вознесенки. Полезная все-таки штука – командный голос.
Моторы взревели – налетчики наконец-то сообразили, что им посмели перекрыть дорогу.
– Взвод!.. По кавалерии!..
Какая, к черту, кавалерия?.. Так учили.
– Залпом… пли!
Треск – поперек улицы мостовой будто рванули напополам гигантское полотнище. Гороховскую затянуло легким дымком. Не ждали, сволочи?
Заклацали затворы. И вновь:
– Пли!
Две машины кувыркаются через передние колеса – вместе с седоками. Третью заносит, она валится и боком скользит по заснеженной брусчатке. Две другие успевают остановиться, бандиты вскидывают стволы.
– Пли!
Гр-р-рах! И – клак-клукс-клац…
– Пли!
Где-то во дворах – Ромка, и с ним еще трое. Зашли во фланг и притаились – чтобы в нужный момент ошарашить негодяев огнем в упор. У Романа – автомат, у «волчат» – карабины Генри, по восемь патронов в трубчатых подствольных магазинах.
Николка побежал на Гороховскую заранее, чтобы успеть к порталу до того, как в него ринутся бандиты. Видимо, не успел.
– Пли!
– Пли!
Ответные пули, выпущенные наугад, тренькают над головой. Уцелевшие бициклисты, стреляя выхлопами, ныряют за угол; подбитые машины валяются на заснеженной мостовой, одна занимается бледным, почти невидимым на дневном свету бензиновым пламенем. Седоки – на снегу неподвижными кулями. Один пытается отползти в сторону, к нему подскакивает еще один дворник и с размаху бьет деревянной лопатой-движком. Инструмент, встретившись с круглым, ярко раскрашенным шлемом, разлетается в щепки, дворник принимается остервенело колотить супостата обломком ручки.
Эх, штыков у нас нет… ну да ладно…
– Взвод, цепью, вперед – марш!
Пока все идет по плану. Мы побеждаем. Пока.
Лупара выбрасывает сдвоенный сноп пламени и искр. Часто хлопает револьвер.
Ближайший к нам злодей оседает в мерзкую жижу; второй, получив заряд картечи в грудь, улетает и влипает спиной в осклизлую кирпичную стену. Третий хватается за плечо и падает на колени – в вонючий ил, в грязь.
– Не вбивайте!
Гиляровский разлапистым чудищем бросается вперед, по тоннелю, к капитулировавшему бандиту; тот закрывается руками и что-то бессвязно вопит. Репортер хватает его за шиворот, встряхивает, как щенка, и швыряет об стенку.
– Иван, скорее!
– Твою мать!.. – Лупара выскальзывает из-под мышки и плюхается в ил. Не до нее, потом… выплевываю изо рта на ладонь заветный шарик от четок. Пальцы дрожат – никак не могу попасть бусинкой в кусок кожи на резинке рогатки. Рогатка хорошая – из охотничьего магазина. Здесь ее мощь ни к чему – сошла бы и резинка от трусов. Папа говорил, как они стреляли из таких в школе: загнутыми скобками из цветной проволоки. У резинки было странное название – «венгерка»…
– Ванька!
В портале, за решеткой появляется фигура. Гиляровский навскидку, два раза подряд стреляет ей в грудь. Пришелец падает.
Скорее!
Бах! – Это уже ответка, из портала. Вон, стоит, вскинул руку…
Стрелять? Евсеин писал: «Одна бусинка, без человека…» а там, в портале как минимум еще двое!..
Гиляровский, крякнув от натуги, кидает на стрелка своего пленника и прыгает вслед за ним. Смачные удары, возня… а я стою с натянутой рогаткой
