Впрочем, сомнительно. Это как наркомания – раз подсев на иглу террора и адреналина, соскочить с нее можно только в кресло какого-нибудь ЧК, в седло красноармейской лошади (то есть заняться тем же террором, но уже легально, открыто) – либо на тот свет с петлей на шее или пулей в затылке. Заключение, даже пожизненная ссылка не помогут: русские революционеры – те же эсеры или большевики, которым только еще предстоит выйти на сцену, – воспринимали тюремный срок как отдых от основной деятельности и на каторге не задерживались.
«А можно и помочь, – в который раз уже мелькнула мысль. – Делов-то на рыбью ногу: прикинуться американцем, борцом за свободу и изобретателем, всучить этим мальчикам-террористам кое-какую аппаратуру, ящик тротила, взрыватели… царю хватит с избытком. При здешней постановке охраны первых лиц – хватит непременно. В наше время банкира средней руки охраняют не в пример серьезнее».
Оратор умолк, и по комнате пошло шевеление: люди принялись передвигать стулья, барышни, возникшие из соседней комнаты, накрыли стол скатертью сомнительной свежести и выставили разномастные чашки вперемежку с корзиночками баранок и пивными бутылками. Принесли огромный самовар; многие закурили. Впрочем, кое-кто дымил и раньше – и это было дико Геннадию, привыкшему к совсем другим порядкам.
– Пойдемте, пан Геннадий, хозяева дома хотят с нами поговорить…
«Туда же, «хозяева»… – усмехнулся про себя молодой человек. – Дилетанты, сопляки – надо было быть писателем романтической советской эпохи, чтобы писать о них такие восторженные книги. Недаром тот же Савинков – не этим мальчишкам чета, настоящий академик террора! – отзывался о «Террористической фракции «Народной воли» с плохо скрываемым пренебрежением. Все это для них – игра. Даже сейчас – игра, хоть и кровавая, с пулями и динамитом. Кто-то из «бригадовцев» – кажется, дура-Вероника – рассказывал о нравах в среде ролевиков… вот с кем эти мальчики нашли бы общий язык!»
– Как быстро горит свеча… – произнес Александр Ильич.
Одна из барышень тут же отозвалась (Радзиевич представил ее как Ананьину, курсистку-бестужевку) – с придыханием, глядя на Ульянова преданными, чуть ли не влюбленными глазами:
– Свечей много сгорит, будет ли толк?
Александр встрепенулся и бодро ответил:
– Будет, непременно! – и улыбнулся курсистке.
Девица расцвела.
«Спорю на что угодно, – подумалось Геннадию, – девице пришел в голову некий пассаж вроде того, что «догорающая свеча – символ жизни Александра и его товарищей». Но как смотрит! А ведь как раз сейчас она вроде бы сошлась с Мишей Новорусским – и оба, кажется, раздумывают, стоит ли и дальше поддерживать связь с «Террористической фракцией»…
Впрочем, нравы в нигилистической, народовольческой среде были самыми вольными. Нравственное разложение и прочие «облико морале» – это придет потом, когда их идейные наследники захватят власть, – но сначала такие же вот барышни еще придумают теорию «стакана воды»[42]…
«Ничего у них не выйдет, – решил Геннадий, вставая. – Хоть пулеметы им дай – навалят трупов без толку, а весь пар так и уйдет в свисток. Нет, долой эмоции; будем придерживаться плана – всем этим Ульяновым, Генераловым и прочим Шевыревым суждено сыграть роль дымовой завесы, отряда, наносящего отвлекающий удар, и погибнуть, маскируя настоящий, смертельный выпад». – И Геннадий точно знает, кто его сделает…
– Что ж, Янис, пойдемте, – сказал он своему Радзиевичу. – Познакомимся с товарищами поближе…
Глава 4
В полутьме кабинета голубовато светился экран ноутбука. Каретников погонял курсор, потом кликнул, открывая папку.
– Да, Сергей Алексеевич, что тут скажешь… поработали вы основательно. И как же рассчитываете продолжить?
Они сидели в кабинете, дома у Каретникова. Врач, расставшись три года назад с женой, обустроил квартиру так, как это требуется для одинокого холостяка с увлечениями: большая проходная комната превращена в столовую, в двух поменьше – кабинет и спальня. Порой в кабинете ночевали гости – приезжие из других городов или коллеги, с которыми доктор засиживался за историями болезней. Сегодня диван доставался лейтенанту Никонову – после долгого пребывания в больнице моряк сблизился с Каретниковым, и всякий раз, оказываясь в будущем, навещал своего спасителя.
– Да вот, Андрей Макарыч, собираюсь снова в Петербург, под шпиц[43]. Надеюсь, вице-адмирал нашел время, чтобы изучить мой доклад. Но я в сомнении – не поторопился ли? Сейчас я составил бы его по-другому…
– А в чем дело, Сергей Алексеевич? Новые мысли появились?
– Если бы… – покачал головой лейтенант. – Мысли те же. А вот взгляд на некоторые события – да, претерпел изменения. Я ведь с тех пор, как вы дали мне ссылочку на «цусимский» форум, провожу здесь, у вас времени больше, чем у меня, в девятнадцатом веке. И такие, знаете ли, идеи полезные попадаются… прямо хоть зови авторов к нам работать! Если бы от меня только зависело…
– Да, в этом все дело, – согласился Каретников. – Это, знаете ли, только в книжках фантастических главный герой оказывается в окружении государя, а то и в его теле. А нам с вами придется попотеть, чтобы нас хотя бы выслушали!
– А вы, Андрей Макарыч, тоже планируете изменения? – поинтересовался лейтенант. – А то вон господин Семенов как не одобрял, так и не одобряет…
