— Ну, что вы еще помните про тот год, когда я вас учила? Вы были в одном классе с Джеем Макмастером? Джей был такой милый мальчик. Такой вежливый. Сразу видно хорошее воспитание…
— Он был на год или два старше. Но вы почти угадали.
— А как же. Ну а Натан Пилсбери? Сын зубного врача. С ним-то вы были вместе, верно?
— Точно.
— Ага! — торжествующе воскликнула она. — Тоже милый мальчик. У его родителей был свой бассейн. А как-то на Рождество Натан принес мне шикарные цветы. Они у меня всю комнату заполонили.
— Да, он был в моем классе. Можно сказать, учительский любимчик. — Рейби посмотрел на нее поверх чашки. Затем перевел взгляд на костяшки ее пальцев.
— Натан мой любимчик? Натан Пилсбери? Вот этого я не помню. Вообще-то я любимчиков не заводила. Дурная привычка. — Она пожевала губами.
— Бить людей по пальцам, — усмехнулся он, ставя наполовину опорожненную чашку на пол.
Она снова рассмеялась своим дробным смешком.
— Да ладно вам, Рейби. Уж наверное, вы это заслужили — если я и впрямь стукнула вас разочек.
— Стукнули, и не разочек, — мрачно сказал он.
— Да ну? Неужели? Что ж, может, и так. А за что, не помните? Записочки передавали? Или в окно глазели?
— Ни за что. Вы много раз это делали. Десятки раз. — Он откашлялся.
— Разве? Ох ты господи! Удивительно. Я ведь била линейкой только за самые страшные провинности, знаете ли. За что-нибудь из ряда вон выходящее. — Она как следует глотнула чаю. Что же ей запомнилось про этого мальчика? Что-то ведь было. Она не могла вспомнить, и это ее раздражало. Какая-то особенная черта характера?
— Вы делали это много раз, — продолжал он. — Перед всем классом. Они надо мной смеялись.
— Правда? Ну и память у вас! Но это ведь, кажется, вам не повредило. Немножко дисциплины всегда полезно… Опять забыла — так чем вы в последнее время занимались?
— Я был в тюрьме, — сказал он с кривой улыбкой. И увидел, как уголки ее рта опустились.
— В тюрьме? Вы сказали, в тюрьме? А, ясно — это шутка! — Она снова попыталась засмеяться, но на сей раз дробь не раскатилась.
— Отсидели бы вы там десять лет, тогда поняли бы, какая это шутка. — Он нашарил в кармане пачку сигарет, вынул одну и медленно прикурил. Затем пустил над столом колечко дыма.
— Ну надо же! Честное слово, вы у меня единственный ученик, который кончил тюрьмой! Но я уверена, что до этого вас довели… обстоятельства. Уверена, что вашей вины в этом нет. — Теперь ее губы шевелились быстрее. Ее взгляд переместился к окну, за которым чернела ночь.
— Да, обстоятельства — это вы верно подметили. И вина не моя. — Он выпустил в ее сторону огромное кольцо. Старуха закашлялась.
— Ох, какой дым! Я не привыкла, когда рядом курят. Вы не могли бы перестать?
— Не мог бы, — грубо отрезал он. — Я докурю до конца.
— Ну что ж, нет так нет, — нервно сказала она и стала подниматься с кресла. — Тогда я чуть-чуть приоткрою окно…
— А НУ СЯДЬ ОБРАТНО!
Она упала в качалку.
— А теперь слушай, старая сволочь, — начал он.
— Не обзывайте меня. Да как вы смеете! Недаром вы угодили за решетку. Настоящий бандит. Ненормальный.
— Заткнись, бабуся. — Он швырнул окурок на пол и раздавил его прямо на ковре.
У нее выкатились глаза.
— Наконец-то я вас вспомнила! — воскликнула она, прижав руки ко лбу. — Вспомнила! Вы с самого начала были паршивой овцой. Ни к чему не стремились. Ничего не слушали. Я знала, чем вы кончите. Так оно и вышло. — Ее взгляд был вызывающим.
— Заткни хайло, сволочь, — тихо произнес он и взялся за «молнию» своей кожаной куртки.
— Нет уж, я все скажу. Хулиган вы были, вот кто. Я помню, как вы написали грязные, грязные слова на стене в кладовой. Ужасные слова. И когда я пошла за учебными пособиями, я их увидела. Что ж, я сразу поняла, кто это сделал.
— Я ничего не писал.
— Писали, писали. А я как следует отхлестала вас по рукам линейкой, если мне не изменяет память.
— Да, отхлестала, но я не писал никаких слов.
— Писали!
— Нет! — Это было похоже на перебранку двух школьников. Он вывернулся из куртки.
