Джинкс

– Дама Гламмер заодно только с самой собой.

– Но она же…

– Знакомых не выбирают, – коротко ответил Симон.

– Как она может водить знакомство с…

– Я ведь говорил тебе, что и ее следует сторониться. Послушай, раз уж ты не спишь и не прочь поболтать, может, расскажешь мне, как гостил у Костоправа?

Джинкс так и сделал. Ему казалось странным, что он думал когда-то: Симону доверять нельзя. Впрочем, это было после того, как он лишился своей магии. Теперь же он все видел ясно и знал, что может верить Симону, – во всяком случае, верить, что тот так Симоном и останется. Но это было его личной проблемой.

По крайней мере, он снова видел перед собой прежнего Симона – того, каким тот был до «бутылочного» заклинания.

– Он говорил, что ты убил меня.

– Вот как? Ну, тут он ошибся.

– Хотя ты ведь и убил. Засунул мою жизнь в бутылку…

– А потом вернул тебе. Она же вернулась, верно?

– Да, но Костоправ сказал, что…

– О, теперь Костоправ стал у нас главным судьей истины, так? Вся сложность как раз в том и состояла, чтобы не убить тебя. Это и делало заклинание столь трудным.

– Он обошелся с тобой точно так же.

Симон промолчал.

– Упрятал твою жизнь в бутылку.

– Да, – ответ сопровождала холодная, зеленая, злая мысль.

– Он думал, что ты поручил мне выкрасть ее, – сказал Джинкс.

– Я никогда не сделал бы этого. Тем не менее… – повисла долгая, трудная пауза. – Благодарю тебя.

– Не за что. Но почему твоя жизнь оказалась в его руках? Нет, я понимаю, он использовал твою жизненную силу, но почему ты позволил ему это? Или он обманул тебя?

Как ты обманул меня?

Симон встал, отошел к верстаку и принялся возиться с тем, что на нем стояло. Джинкс слышал, как он открывает шкатулки, передвигает сосуды, и думал, что Симон ему не ответит. Самые разные мысли и чувства сердито сшибались друг с другом на поверхности сознания Симона.

– Это обычная цена, – наконец, произнес Симон. – Все время учебы ученик позволяет чародею пользоваться своей жизненной силой.

– Так ты был его учеником? – вот уж чего Джинкс никак не ожидал.

– Да. И не смотри на меня так.

– Но зачем?

– Хотел стать чародеем, зачем же еще?

Симон начал толочь что-то в ступке.

– Но… разве ты не понимал, что он – злой?

– Нет, – вздохнул Симон. – То есть да. Поначалу я не думал об этом, потому что нуждался в наставнике. А после тоже не думал, поскольку мне было… неудобно об этом думать.

– Неудобно, – повторил Джинкс.

– Ну, если ты никогда в жизни не ловил себя на том, что подыскиваешь оправдания для чего-то заведомо дурного, очень за тебя рад, – огрызнулся Симон. – Но под конец я больше не смог делать вид, будто не знаю, кто он такой, и сказал ему, что ухожу. А он заявил, что, поскольку я не доучился, жизнь мою он возвращать не обязан.

Говорил Симон легко и свободно, однако мысли его боролись друг с другом; одни не желали, чтобы Джинкс или кто угодно знал о происшедшем с ним, другие утверждали, что самое лучшее – обо всем рассказать. «Уж не это ли, – подумал Джинкс, – и делало Симона таким раздражительным? Ведь в голове его постоянно происходило что-то вроде собачьей свары».

– Но почему ты не забрал свою жизнь, когда уходил? Да и другие тоже – те, что были в бутылках?

– О других я не знал, – сказал Симон.

– Как же ты мог не знать, когда…

– Они были спрятаны. Я так и не нашел того подземного хода, да и не думал его искать. Я знал только, что Костоправ убивал людей.

– Ты это видел?