Джинкс

Не особенно желая того, он снова посмотрел вниз. Симон стоял на коленях у его словно бы скомканного тела. Ладони чародея лежали на груди Джинкса. Он весь трясся от сосредоточенного напряжения.

Наконец, он выпрямился, держа в чаше ладоней золотистый шарик света. Джинкс не без любопытства наблюдал, как Симон встает, как подходит, неся шарик, к рабочему столу.

Зеленая бутылка, которую отмывал Джинкс – он ли это был? теперь уж и не вспомнишь – согревалась над пламенем свечи. Симон бережно-бережно опустил золотистый шарик на ее открытое горлышко. Шарик с минуту покачался, подрагивая, и с тихим хлопком – твуп – плюхнулся в бутылку.

Симон быстро заткнул ее пробкой и вернулся к лежавшему в центре комнаты телу мальчика.

Джинкс обернулся, чтобы еще раз взглянуть на огромный купол ночного неба, чувствуя, что мог бы взлететь туда, если бы только Симон ему позволил.

Симон же опустился на колени и мягко положил ладонь на лоб Джинкса. Это было ужасно – Джинкс почувствовал, как тело неодолимо тянет его вниз, к себе. Он пытался сопротивляться, но без толку. Над ним снова объявился потолок – каменный, непроницаемый, – а небо исчезло. И Джинкс начал падать. Он вскользнул в свое пустое тело и лишился чувств.

Глава девятая В мешке

Джинкс очнулся. Он лежал, накрытый кусачими одеялами, на полу перед летним очагом. Ему было жарко. Он сбросил одеяла.

И сразу же рядом с ним опустился на колени Симон.

– Как ты?

Джинкс мгновенно почувствовал: что-то не так, что-то неправильно, совсем неправильно. Симон положил ладонь ему на плечо:

– Джинкс! Скажи что-нибудь, Джинкс.

А Джинкс никак не мог понять, в чем дело. Но, так или иначе, с большей неправильностью он еще не встречался.

– Выпей воды.

Джинкс сел. Вгляделся в капли на медном ковшике, который протянул ему Симон. Потом взял ковшик в подрагивавшие руки, отпил воды. Она отдавала на вкус камнем и медью. Он выпил ее всю и захотел еще. Хорошо бы встать и попить. Правда, сначала надо сообразить, как это делается. Ему начинало казаться, что он утратил какое-то из своих чувств.

– Джинкс, скажи что-нибудь.

Джинкс взглянул Симону в лицо и увидел… ничего он не увидел. Просто лицо. Ни красок, ни облачков, ни лучей света, ни оранжевого гнева с драными краями… ничего, только лицо.

И не потому, что мысли Симона стали непроницаемыми, как у Дамы Гламмер. Что-то ушло из самого Джинкса.

– Нет, – сказал он.

– Что – «нет»? – спросил Симон.

Спросил, да, но что он при этом подумал? Был ли он насмешлив, сердит, встревожен? Как можно догадаться об этом лишь по движениям – губ, глаз, бровей? Его, Джинкса, будто в мешок засунули! Разъярившись, он швырнул ковшик в очаг.

Брови Симона полезли вверх. Что бы это ни означало. Он взял каминные щипцы, подхватил ими почерневший от копоти ковшик, положил его на полку над очагом.

– Так уж ли это было необходимо, Джинкс?

– Да, – ответил Джинкс.

Он с трудом поднялся на ноги, окинул взглядом ставший неправильным мир. Пошатнулся. Симон протянул руку, чтобы поддержать его, но Джинкс ее оттолкнул.

– Я не вижу, – сказал он.

Симон наклонился к нему, заглянул в глаза.

– Конечно, видишь. Ты же смотришь прямо на меня.

– Не вижу.

Одно из его чувств исчезло. А может, и больше. Ладно, глазами он видеть может. Различает запахи, звуки, осязание тоже при нем. Он лизнул тыльную сторону ладони – вкус земли и соли. Пять чувств. Шестое сгинуло.

– Я не вижу облачков вокруг твоей головы, – пояснил Джинкс, стараясь придавить панику, которая нарастала в его душе. Ему казалось, что в собственной его голове появилось пустое белое пространство.

– Да ведь вокруг моей головы и нет никаких облачков.