в него вопьются когти.
Но тролли его, похоже, не замечали.
Вся орава с топотом покинула поляну. Джинкс в последний раз увидел побагровевшее лицо отчима, тот вопил и бился головой о спину тролля, шляпа свалилась с него и покатилась по земле. Джинкс оторвался от чародея и побежал к ней.
Джинкс стоял, держа шляпу в руках и глядя себе под ноги, на отпечатки когтей во мху. Потом поднял голову, пошарил взглядом между деревьями, за которыми скрылись тролли и отчим. Урвальд проглотил Бергтольда – так, словно тот был не крупнее и не страшнее кролика. Зловоние гниющего мяса еще висело в воздухе. И тогда Джинксу пришло в голову, что лесу Бергтольд представлялся пустым местом – или чем-то совсем крошечным. В огромном зеленом море жизни, каким был Урвальд, он решительно ничего не значил.
Мысль эта исходила от самих деревьев. Что же, может быть, для них Бергтольд и был пустым местом.
– Как ты зовешься, мальчик? – ласково спросил чародей.
– Джинксом.
– Надо же, как интересно! Джинкс, значит, – то есть Сглаз, да? Немудрено, что пошли слухи о проклятьи… А я Симон, – представился чародей. – Так это был твой отчим, верно?
Джинкс кивнул.
– Он привел тебя в лес, чтобы бросить здесь?
– Ага, – сказал Джинкс. – Наш дом принадлежал мне, да сгорел. А тут еще появилось новое дитя.
Джинкс не ждал сочувствия, поскольку никогда с ним не встречался. И все-таки реакция Симона слегка удивила его – известие, что Джинкса хотели бросить в лесу, вызвало у чародея улыбку. Ее сопровождало легкое голубое зарево удовлетворения.
И Джинкс с облегчением понял, что видеть чувства, которые испытывает чародей, так же легко, как и чувства других людей. Он давно научился пристально присматриваться к людям, внимательно слушать их. Джинкс полагал, что так делают все, что каждый способен видеть то, что видит он.
– Не думаю, что ты станешь сильно тосковать по нему, – сказал чародей.
Джинкс покачал головой: нет. Не станет. Бергтольда по большей части окружала красная туча гнева, которая предвещала побои. Но что же будет теперь?
– Ты с одной из прогалин? – спросил Симон.
А откуда же еще? Джинкс кивнул.
– Как она называется?
– Называется?
– Что, у твоей прогалины нет названия?
– Не знаю.
У других названия были, однако Джинкс ни разу не слышал, чтобы его прогалину хоть как-то называли.
– А найти ее снова ты сможешь?
Джинкс снова покачал головой: не смогу.
– Превосходно, – сказал Симон.
Он протянул Джинксу длинную худую руку. Джинкс никогда прежде чародеев даже в глаза не видел, и вот, пожалуйста, – один из них сам руку ему сует.
– Хочешь пойти со мной? – спросил Симон.
Начался снегопад. Близилась ночь, Джинкс слышал в окружавшем его лесу украдчивое шуршание, похожее на сдавленный смех. Чародей спас его от троллей. Но, может быть, он сам их и призвал?
– Почему тролли не забрали меня? – спросил Джинкс.
– Они тебя не увидели.
– Это было волшебство?
– Конечно. Так что, пойдем?
Джинкс понимал: когда наступит ночь, в Урвальде ему не уцелеть. Но чародеи – чародеи опасны.
– А ты не Костоправ? – спросил Джинкс. Костоправ был един– ственным чародеем, имя которого знал Джинкс. На его про– галине о Костоправе все говорили с ужасом, хоть никто его ни разу и не видел.
– Нет. Я не Костоправ. Я всего лишь Симон Волхв[4].
– Костоправ высасывает из людей души через соломинку, – сообщил Джинкс. – Ты тоже?
– У меня имеются кой-какие дурные привычки, – ответил Симон. – Но эта среди них не числится.
