неприятности на цыпочках, когда нужно прятаться, а когда бежать.
– В этом же нет никакого смысла, – сказала, подняв взгляд от супа, Эльфвина.
– Я ничего не боюсь, – заявил Джинкс.
– Да неужели, бурундучок? – и старуха ткнула в него ложкой. – В Урвальде не боятся одни дураки. А тебе двенадцать лет, и ты все еще жив.
Она легонько стукнула его ложкой по носу:
– Выходит, ты не дурак.
– Ну, я еще могу делать… кое-что, – сказал Джинкс, вытирая рукавом обрызганный супом нос.
– И что же, бурундучок?
– Например, слушать деревья и вообще, – сказал Джинкс. – Разве это не великая магия Урвальда? Почему я ее-то не потерял?
– Да потому, что половина твоего существа укрыта под землей, ведь так, бурундучок? Думаю, когда кто-то наводит чары на часть чисто человеческую, корни твои их просто не замечают.
– У человека нет корней, – заявила Эльфвина.
– Корни есть у всех, – ответила Дама Гламмер.
– Я же не дерево, – возразил Джинкс. Он был совершенно уверен: ничего нечеловеческого в нем нет. Листьев, к примеру.
– Ты и сам не знаешь, сколько в тебе «подземного», бурундучок.
– Но как же тогда получилось, что я по-прежнему могу творить обычную
– А ты можешь? – усмехнулась Дама Гламмер. – Покажи-ка.
Джинкс попытался поднять ее ложку над супом. Сделать это оказалось намного труднее, чем с черпаком из Крыжовенной прогалины. Ложка вяло подергалась и осталась в супе.
– Надеюсь, ты не рассчитываешь на то, что такая магия позволит тебе уцелеть в Урвальде, бурундучок, – снова усмехнулась Дама Гламмер. – Так вот, если Симон применил магию смертной силы, тебе, как я понимаю, следует попросить помощи у ее знатока.
– Ты же сказала, что такой магией Симон не пользовался, – удивилась Эльфвина.
– Нет, она сказала не так, – возразил ей Джинкс, давно привыкший к двусмысленным речам волшебников. – Значит, по-твоему, мне следует попросить помощи у Костоправа, так?
– К Костоправу тебе лучше и близко не подходить, – предостерегла его Дама Гламмер. – Разве Симон не говорил тебе этого?
– Да, – согласился Джинкс. – Говорил.
– Хотя, сдается мне, Костоправ мог бы порассказать тебе кое-что о Симоне.
Уже поздно ночью, после того как Джинкс с Ривеном поднялись на чердак и легли спать, Джинкс, проснувшись, услышал голоса Эльф– вины и Дамы Гламмер, все еще беседовавших за кухонным столом.
– Как это тебе удалось разжиться столь скверным заклятием, птаха? – пророкотала Дама Гламмер. – Уж не во время ли крестин? Злая фея?
– Да, – сказала Эльфвина. – Тринадцатая фея.
– Какая все-таки дура твоя мамаша!
– Прошу тебя, бабушка, не называй маму дурой.
– Думаешь, мне
– Как по-твоему, чародей может снять его с меня – ну, как с Ривена?
Джинкс придвинулся поближе к чердачному люку, чтобы видеть Даму Гламмер. Тусклый свет догоравших в очаге поленьев погружал морщины на ее лице в глубокие тени, сообщая старухе вид еще более зловещий, чем прежде.
– Да зачем же его снимать-то?
– Оно ужасно!
– О, ты просто не научилась правильно пользоваться им, доро– гуша. Нет, я думаю, к Костоправу тебе лучше не соваться. – Ведьма мельком глянула в сторону чердачного люка. – Чародеев лучше оставить мальчишкам. А девочки пусть водятся с ведьмами.
– Я вправду хочу избавиться от него, – сказала Эльфвина. – Оно мне страшно мешает.
– Ну, может быть, что-нибудь устроить и можно, – уступила Дама Гламмер. – Я ведь не говорю, что нельзя. Но не кажется ли тебе, дорогуша, что тебе может понравиться быть ведьмой?
– Не знаю, – ответила Эльфвина. – Пока я просто хочу избавиться от моего заклятия.
– У тебя может обнаружиться настоящий талант к ведовству. Я на это рассчитываю. У твоей матери он тоже был – так нет же, загорелось ей бросить все и выскочить замуж. Ладно, птаха, не будем говорить об этом сейчас, – и она взглянула прямо в глаза Джинкса. – А то тут у стен уши отросли.
Наутро, сразу после завтрака, Джинкс решил показать Ривену, как обращаться с топором. Джинкс предпочитал сделать это
