Никита только отмахнулся от нее.
– Ну как я не сообразил! – воскликнул он, скрывая голову в ладонях.
– Я не мог вас предупредить, – заметил Минц. – Вы мне адреса не оставили.
– Но сделайте что-нибудь, профессор! – умолял Никита. – Верните мне любовь.
– И он снова над ней надругается, – сказала Рашель.
Она увидела на полке плюшевого медвежонка.
Рашель сняла медвежонка, посадила его на диван, рядом поставила стакан и стала поить медвежонка водкой. Так она играла в куклы.
– Да, – вздохнул Минц. – Процесс с ускорением.
Он принялся подсчитывать, загибая пальцы:
– Вы ее взяли из детского садика, когда ей было…
– Ей было пять лет. Через три года ей стало двадцать.
– Ах ты, мой ребеночек, – ворковала тетя Рашель, гладя медвежонка.
– Дальше процесс пошел еще быстрее, – вздохнул Минц. – Два с половиной года она набирала лет по десять в год. Ей не так еще много…
– Но мне всего тридцать пять! – рассердился Никита. – К тому же она совершенно не соблюдала диету. А я не могу ее разлюбить… верните нам счастье!
– Это липовое счастье, – заявил Минц. – Это ворованное счастье. Это наказание, а не счастье. Вы вели себя как старый сластолюбец, который в семьдесят лет соблазняет двадцатилетнюю девицу.
– Мне было тридцать! В самом расцвете!
– Ах, не говорите! А ей было семь или восемь. Педофил проклятый!
Последние слова вырвались у Минца нечаянно. Он себе никогда раньше ничего подобного не позволял.
– Но она же не виновата! – вдруг нашел аргумент сластолюбец.
– Вот именно, – сказал Минц.
Он задумался.
Рашель напевала колыбельную мишке, а Никита тем временем принялся излагать иные беды своего преступного семейства. Оказывается, через два года успешных выступлений в команде «Грассхопперс» его сынок-футболист достиг сорокалетнего возраста и потерял скорость бега и умение бить по воротам с лету. Шахматист-вундеркинд перестал быть вундеркиндом, а старший лейтенант по интендантской части, великий пройдоха по части строительства коттеджей для командования, за два года докатился до пенсии, хотя по документам ему было чуть больше двадцати. А в армии с этим строго. Не сдал зачета по физкультуре – уходи в запас.
Что стало с балериной в Пермском театре – страшно подумать!
И все это, захлебываясь скупой слезой, Никита рассказал упрямо молчавшему Минцу.
Ему казалось даже, что за время разговора на лице у Рашели прибавилось морщин. Ужас сковал его внутренности.
– Ложитесь спать, – сказал он. – Я разделяю с вами вину. Недаром я прекратил разработки в этом направлении. Мы с вами чуть не погубили человечество.
– А выпить? – спросила Рашель.
– А выпить не будет, – сказал Минц. – Из-за выпить у вас процесс ускоряется.
– Вы вернете ей молодость? – спросил Никита.
– В какой, простите, возраст? – удивился Минц.
– Желательно, чтобы ей стало лет шестнадцать-семнадцать.
– Таких, как вы, только могила исправит, – заметил Минц. – Я могу лишь вернуть организм в нужное русло. Отныне Раиса будет стареть обычными темпами.
– А вот так дело не пойдет! – рассердился Никита. – Я буду жаловаться.
– Кому и на что?
– Найдем, кому и на что, – пригрозил Никита. – У нас тоже не без крыши.
– Эх, дитя порока! – сказал Минц. – Завтра увидимся.
Больше они не увиделись.
Назавтра в номере полулюкс, который Никита Блестящий занимал вместе с девушкой по имени Рашель де Грие, был обнаружен его холодный труп со смертельными следами женских ногтей на свернутой шее.
Самой гражданки де Грие так и не отыскали, хотя дело взял на контроль начальник городской милиции.
Минц тоже не нашел девушку, хотя ему было интересно ее отыскать, чтобы спасти от скорой старости.
