И никто, кроме этих трех джентльменов, не отдавал себе отчета в том, чем история с золотыми рыбками может аукнуться для города и всей нашей планеты.
Тридцать лет назад желания были локальными, потому что сама цивилизация Советского Союза была замкнутым явлением.
Теперь же все изменилось.
Распахнулись психологические ворота.
Мир стал единым.
– Ничего доброго я не жду, – сказал Минц. – Потому что народ у нас эгоистичный и каждый тянет одеяло на себя.
– И не понимает, – подхватил Удалов, – того, что мир – это сплошной сообщающийся сосуд. Где в одном месте убыло, в другом прильется. И если ты пожелал отхватить двойной дачный участок, это означает, что у твоих соседей станет меньше соток.
– Пример наивный, – сказал Минц, – но верно передает суть человеческих отношений. Тем более, если ты станешь этому захватчику объяснять, что нельзя отнимать сотки у соседа, он ответит: «Это ваши проблемы», что стало самым популярным высказыванием в мещанской среде.
– Наша обязанность быть монитором, – заметил волшебник Эскалибур. – И как только мы заметим тревожные тенденции, немедленно принимать меры.
Его черные, блестящие, выпуклые глаза сверкали при этом так зазывно и лукаво, что казалось, будто он рассуждает о веселой выпивке или танцульках. А не о судьбах нашей планеты.
Он материализовал несколько бутылок пива «Сибирская симфония», и Удалов подумал: ну зачем такому пройдохе золотые рыбки, он же сам почище их может колдовать.
– А вот и не так, – перехватил его мысли волшебник. – Я могу решать проблемы житейские, бытовые, но никого мне не сделать владычицей морскою или даже сватьей бабой Бабарихой.
– Вот именно, – подтвердил профессор Минц, занятый своими мыслями.
И тут внимание мудрецов Великого Гусляра привлекла Тася.
Тася живет через два дома, ей семнадцать лет, она не то чтобы красива, но чертовски мила, всегда лохмата, всегда курноса и губаста. Куда она идет – не столь важно, но если сказать правду, то к своей тетке, чтобы та сшила ей нечто рискованное. Если у тебя нет денег, чтобы одеваться в парижских бутиках, да, впрочем, и бутиков в Гусляре еще не завелось, то всегда остается надежда на тетушку современных взглядов.
Тася была девушкой воспитанной, и она вежливо поздоровалась с дедушками и дяденькой, которые сидели за столом и пили пиво.
Дедушки и дядя тоже с ней поздоровались.
Пройдя несколько шагов, Тася замедлила шаги и потом приостановилась.
Что-то было неладно.
Мужчины на нее неправильно смотрели.
В семнадцать лет хорошенькая девушка отлично знает, как мужчинам полагается на нее смотреть. И она, хоть, может быть, вслух возражает против таких наглых взглядов, понимает, что они – своего рода комплименты. И пока взгляды несутся к ней со стороны половозрелых мужчин, у нее еще всё впереди.
А Тася, миновав мужчин за столом, вдруг поняла, что они на нее смотрят не так. Равнодушно смотрят. Как Лидия Семеновна в поликлинике на профилактике.
Она обернулась.
Никакой реакции. Флюиды до нее не долетели.
Тася пожала плечами и быстро пошла дальше, подчеркнуто раскачивая бедрами.
Никаких взглядов.
А через минуту и мужчины сообразили, что происходит нечто неладное.
– Видно, я совсем старым стал, – сказал Минц. – Гляжу на это лолитское создание, и ничто во мне не трепещет.
– Это пиво виновато, – сказал Удалов.
– Пиво ли? – произнес Ходжа Эскалибур. – Мне на возраст жаловаться рано. Еще второй тысячи лет не разменял.
– Климат, – сказал Минц. – Совершенно испортился климат.
За воротами заиграла музыка.
Они повернули головы.
У дома напротив остановилась кавалькада в составе двух иномарок и туристической пролетки. Именно в ней сидели жених с невестой.
Жених спрыгнул с пролетки.
Гости стали хлопать в ладоши.
Жених протянул руки к невесте.
