В Великом Гусляре началась цивилизованная жизнь. Как в Москве.
При трескучих морозах его жители брели по черным лужам, хлюпали по черной жирной грязи, машины разбрызгивали грязь по стенам домов, вечерами женщины старались отстирать засоленные брюки и ботинки, а шоферы соскребали с машин белый жгучий налет… Было куплено вдоволь кумача на украшение улиц.
Профессор Минц пришел к Мощину в начале декабря, когда до юбилея оставались считаные недели. Мощину не хотелось видеть надоедливого профессора, добра от этой встречи он не ждал, к тому же он спешил: пора было выкупать красный кирпич для завершения строительства замка. Благо Глебушка привез вчера две сотни баксов.
– Ну что у вас, мой дорогой человечище? – спросил Мощин, поправляя очки, которые все сползали на кончик острого носа, удивительно выдававшегося на совершенно круглом и даже пухлом лице.
– Я подсчитал возможные последствия, – сказал Минц. – Это может плохо кончиться для города.
– Лишнее, лишнее, вот это лишнее. Не советую слушать злопыхателей. Наверное, опять Корнелий Иванович Удалов под меня копает?
– Вы хоть состав этой «Розочки» установили?
– Одобрено. Одобрено Ассоциацией фармакологов, мне лично даны гарантии, – сказал Мощин.
– При контакте ног с солью «Розочки» могут начаться процессы деформации, – сказал Минц. – Дыхание сопровождается…
– Ах, спрячьте свою записную книжку, дорогой мой дружище, – сказал Мощин. – И покиньте мой кабинет. Вы хотите возмущения? Народ вас не поддержит. Раньше мы как жили? Ходили и скользили. А теперь где ваши дворники? На заслуженном отдыхе.
– Вы тоже не застрахованы, – сказал Минц. – Ваши поставщики везут в Гусляр отходы завода «Льизифосгенпроект-13 имени Клары Цеткин».
Мощин заткнул уши указательными пальцами и стал топать ногами, чтобы не слышать проклятого профессора.
Не могут футурологи предсказать главную опасность. Даже Нострадамус им не помощник. Он ведь что написал в шестьсот тридцатом катрене:
Каждому ясно, что страна гипербореев – Российская Федерация, а крупная птица – гусь.
После обеда главгор Мощин велел шоферу ехать на строительство объекта номер один – своей дачи. Он ехал и думал, что дачу надо завершить до юбилея. «Пригласим из Москвы какого-нибудь великого скульптора, чтобы поставил монумент. Все равно какой. А на даче будет большой банкет – руководители области отведают наших осетров».
Машина неслась по улицам, разбрызгивая черную грязь. Прохожие жались к стенам. Стоял жгучий мороз, у центрального супермаркета мерзла очередь за резиновыми сапогами. Детей выпускали на улицы только в марлевых повязках. Поперек улицы рабочие растягивали транспарант: «Слава нашему городу на пути к тысячелетию!». Второй плакат Мощину попался на выезде из Гусляра: «Экология должна быть экологичной!».
– Вот именно, – сказал Мощин. – Так держать!
– Вы ко мне? – спросил шофер.
– Я с собой беседовал, – ответил Мощин.
– Это правильно, – согласился шофер. – Всегда лучше с умным человеком поговорить. У меня к вам просьба, Леонид Борисович. Когда будете снова с собой разговаривать, спросите, когда будем новый кар получать?
– А чем тебе наш скромный «ауди» не подходит, Трофимыч? – удивился Мощин.
– Беспокоит меня состояние его днища, – сказал шофер.
– Отчего же?
– От этой грязи! От «Розочки», блин.
– Не надо бы тебе слушать бабские сплетни, – сказал Мощин.
Машина съехала с шоссе и пошла, слегка подпрыгивая, по дорожке, что вела к стройке века. Пока еще здесь не было покрытия.
Вот и показался впереди возведенный до третьего этажа замок – личная резиденция Леонида Борисовича.
Машина съехала с пригорка, в ней что-то треснуло, и днище ее отвалилось. К счастью, скорость была невелика, и, отваливаясь вместе с днищем, шофер успел тормознуть.
Мощин рассердился на шофера, на машину и на интриги.
Он вылез и пошел дальше пешком по снегу, а шофер вел машину сзади, держась за руль и перебирая ногами.
Дальнейшая судьба главгора складывалась драматично.
Отдав деньги за кирпичи, Мощин оставил шофера с машиной, а сам побрел обратно к шоссе, чтобы там проголосовать и вернуться в город.
Время было к вечеру, пятница, ни одной машины к городу не встретилось, а те, что встретились, не остановились.
Только к шести часам вечера (вы представляете, в каком состоянии?) Леонид Борисович вступил в Гусляр, который уже издали дал о себе знать легким
