свою память — оставалось единственным способом сохранить то, что будет зачерпнуто с ее глубины, после того, как болт вернется на место.
Огнемеч явно не узнавал меня, и я догадался, что вижу не того книжника, с которым несколько мгновений назад беседовал на верхнем этаже библиотеки Тритонов, — а другого, каким он был много лет назад.
Я вступил в палатку последним — мне не хотелось оказаться зажатым между двух вооруженных людей, и хотя каждый из них, по всей видимости, видел во мне своего товарища, я не знал, долго ли продлится этот обман, и что произойдет, когда он раскроется.
Блики факелов сверкали на оружии и доспехах. Несколько человек стояли в центре шатра, однако я почти не смотрел на них, сразу же увидев Снежану.
Девушка возлежала на широкой постели, — очевидно, столь же удивленная своим новым нарядом, как и я. Шелковая накидка, почти прозрачная, не скрывала чувственной красоты ее тела. Между высоких, крепких грудей сверкало золотое украшение — разорванный круг, знак жреческого ордена Сарондары.
Когда наши взгляды встретились, глаза девушки радостно вспыхнули. Она подалась вперед, чтобы встать и подойти ко мне, но я слегка покачал головой. Здесь, в мире воспоминаний Руфуса, мы оставались лишь зрителями и не должны были выходить из этой роли.
К тому же, как ни странно, Снежану замечал только я. Прекрасная амазонка, почти полностью обнаженная, не может не привлекать внимания, — если, конечно, вы не находитесь в Лахвардии, городе содомитов. Однако ни Руфус, ни другие воины словно не видели волшебницу.
Я понял, что в том, реальном прошлом никакой девушки в шатре не было. Всеслав Черепокрушитель, конечно, мог возить с собой любовницу и забавляться с нею в своей палатке, — однако он вряд ли позволил бы ей присутствовать при важном совещании, а именно оно разворачивалось перед нашими глазами.
Блудница могла оказаться шпионкой, посланной печенегами, или просто разболтать об услышанном, в обмен на чарку вина. Однако в армии Всеслава не было женщин-воительниц, и, погрузившись в мир воспоминаний Руфуса, Снежана получила роль мессалины.
— Мы захватили двух печенегов, мой командир, — сказал Руфус. — Они говорят…
Громкий, пронзительный свист был ему ответом. Простой звук «тссс», которым люди призывают друг друга молчанием, звучал, словно шипение змеи, в устах высокого худого человека в длинной волшебной мантии.
— Молчи, Руфус, — властно произнес он. — Опасно прерывать гадание.
Узкое лицо чародея, с тонким носом и глубокими глазами, было натерто блестящей мазью — кровью дракона. Некоторые из черных магов используют ее, чтобы укрепить свое тело и защититься от вражеских заклинаний.
Она может уберечь колдуна от любых чар, и делает его почти неуязвимым, — однако при частом использовании, превращает человека в евнуха. Поэтому большинство волхвов все же не решаются прибегать к ее помощи, а если делают это — то очень редко, перед большими сражениями или опасной дуэлью.
Поверх гибкого, жилистого тела чародея струился безрукавный плащ — вотола, сшитый не из толстой льняной ткани, словно у обычных людей, но из шелка, как подобает лишь князю. Мантия спускалась до колен мага, и была заколота у горла застежкой-фибулой.
Взгляд мага уперся в лицо Руфуса, и тот смолчал, хотя было видно, что ратник не видит смысла проводить гадание, если можно допросить пленников-печенегов. Однако стало ясно, что чародей имеет большое влияние на князя, а потому воевода вынужден был смириться.
— Продолжим, мой повелитель, — произнес чародей, и в руке его сверкнул длинный золотой кинжал.
— Да, Калимдор, — сказал его собеседник.
По всей видимости, это и был Всеслав Черепокрушитель. Он стоял за пределами круга, который отбрасывали факелы, и я не мог рассмотреть его, — однако в памяти сразу встало грозное, нахмуренное лицо, виденное мною на гравюрах.
Впрочем, я сомневался, что оно, рожденное скорее фантазией художников, чем рассказами очевидцев, имеет хоть какое-то отношение к истинному облику полководца.
Калимдор шагнул в сторону, и только теперь я увидел, что кроме них двоих в шатре был еще и третий — орк, стоявший на коленях. Руки пленника были скованы за спиной железными кандалами, — я видел, как огонь играет вдоль начищенных звеньев цепи. Конец ее был прикреплен к металлическому штырю, вбитому в землю.
Такие же обручи соединяли его ноги, и, присмотревшись, я увидел, что все четыре кольца спаяны вместе, словно листья клевера. Выгнутый в неестественном положении, орк запрокидывал голову назад, не в силах пошевелиться.
— Сейчас, господин, — произнес Калимдор, склоняясь над орком. — Вам откроется будущее.
В его руке появился ритуальный молот, и маг приставил острие кинжала к груди пленника. Я бросился вперед, чтобы остановить его — мысли о том, что мы здесь всего лишь зрители, сразу оставили меня, я не мог безучастно смотреть на жестокую казнь.
Однако тело не повиновалось мне, как и в тот раз, когда я отсалютовал подошедшему к шатру Руфусу. Я видел происходящее глазами солдата, служившего Черепокрушителю, — и не мог управлять телом, которое принадлежало не мне, вмешиваясь в события, давно ставшие прошлым.
Глаза Снежаны вспыхнули, и я понял, что девушка тоже не в силах пошевелиться. Калимдор поднял молот, потом слегка передвинул кинжал,
