Возле особняка гоблина я взял экипаж — мне хотелось поскорее полистать купленную книгу, а сделать это, сидя в седле, если и можно, то только в том случае, если хотите насмешить всех вокруг своим внезапным падением.
Снежана сидела рядом, напрочь забыв о больном колене, — из чего я сделал блестящий вывод, что лучший способ излечить человека от ипохондрии, это развести его на шесть золотых динаров.
Впрочем, говорить подобного я благоразумно не стал, а иначе бы вы не читали этих строчек.
Амазонка уперла правую ногу в сиденье, и озадаченно бормотала что-то себе под нос. Наконец ее мысли вылились во фразу:
— А почему я заплатила за книгу?
— Девочка моя, — ласково ответил я, деликатно выпустив третье слово из известного стихотворения, которое гласит «пучеглазая». — Боюсь, ты была слишком занята, считая ангелов на кончике иглы, и не заметила, что расплачивался с гоблином я.
— Моими деньгами, — возразила Снежана.
— Разве? — спросил я.
Девушка прикусила губу.
— Напомни мне никогда, никогда больше не спорить с тобой на деньги, — сказала она.
Я захлопнул книгу.
— Это ничем тебе не поможет, Снежа. Не хочешь спорить на деньги — станешь спорить на интерес, а после этого окажешься в еще большей долговой яме.
Она задумалась.
— Я такая дура? — спросила она.
— Нет, просто я знаю твои слабости и беззастенчиво ими пользуюсь.
Амазонка хмыкнула.
Скашивать ко мне постоянно голову было неудобно, к тому же, так она казалась себе курицей. Поэтому девушка пересела на другое сиденье, оказавшись ко мне лицом.
— А как же честность? — спросила она. — Разве отношения не должны строиться на доверии?
— Нет, конечно, — живо возразил я. — Любовь состоит из маленьких уловок, как сказала одна девушка, влюбленная в полностью парализованного мужчину. Отношения рушатся оттого, что люди пытаются быть честными; ведь честность — лучшая политика, если хочешь что-то испортить.
Человек шел по переулку, заложив руки за спину и что-то насвистывая. Один раз он остановился, чтобы поболтать носком сапога в растекавшейся у стены луже. Увидев, как корчит рожи отражение в потревоженной воде, улыбнулся, и что-то ответил ему неразборчивым, слегка хмельным голосом.
Таких людей вы всегда встретите возле Изумрудного рынка. Они приезжают в Киев раз в год — чтобы продать перья грифона или саженцы ходячих деревьев.
Провинциальный торговец! Готовясь к путешествию в большой город, он предвкушает веселую, красивую жизнь — роскошные пиры, где не смолкает звон серебряных кубков, полуобнаженные красавицы-сильфиды, гонки на колесницах, где он ставит все свои деньги на аутсайдера и выигрывает.
Приехав в Киев, он сидит в душном здании склада, скупясь, торгуется за медную монетку, а вечером выпивает в полутемной таверне бутыль кислого вина, — и по-детски рад, что так славно покутил в столице.
Живой мертвец, стоявший у задней стены таверны, видел таких достаточно. Возможно, и сам был одним из них, пока дышал, а тело его содрогалось от переливающейся внутри жидкости.
К счастью, теперь это позади — кровь, лимфа, желчь, вся эта мерзость была слита из его сосудов, смыта раствором спирта, и теперь ее заменил чистый, добрый формальдегид.
Он не мог позволить себе гнить и разлагаться, как другие мертвецы. Его задача — охранять Лорда, пока тот в городе, а с такой работой плохо пахнуть нельзя.
Упырь подумал о том, что надо будет еще извлечь сердце и селезенку. Обычно их оставляют в теле, но все-таки лучше вынуть, и набить вместо них проспиртованных опилок.
Подвыпивший купец чуть споткнулся, но удержался на ногах и стал смеяться, напрасно притворяясь трезвым. Он немного раздражал упыря.
Здесь, в городе, Лорду угрожает опасность. У хозяина много врагов, и каждый может напасть неожиданно. Поэтому упырь и стоял здесь, у бокового входа в таверну, — он следил, не появится ли кто подозрительный. А этот купец закрывает собой улицу.
Вдруг за его спиной, прячась за ним, подкрадывается убийца?
Надо велеть мужику убираться. Да, так и нужно сделать.
Горкан сделал еще три шага, слегка покачиваясь, и только потом снес упырю голову. Стальное лезвие выскользнуло из рукава быстро и бесшумно. Несколько пузырей формальдегида вспучились над разрубленной шеей, потом опали.
